Личный закон
Шрифт:
С этого дня Семеныча оставили в покое. Тот хулиганить перестал, но коня на совхозную конюшню не сдал, так и продолжал держать его в лесном балагане у речки.
– Скажи, Семеныч, а ты вот так долго живешь, потому что «вольный»? – попробовал подначить старика Юрка.
Семеныч в ответ рассмеялся:
– Я, сынок, по молодости одной старухе с косой столько клиентов поставил, что она, видать, мне за это отсрочку дала.
Солнце уже довольно высоко поднялось, начало припекать. В садке у рыбаков плавали всего три небольшие плотвички. Юрка совсем потерял интерес к рыбалке и поднялся.
– Семеныч, я, пожалуй, пойду. Завтра с утра
Дед привстал с ватника, на котором сидел, и неожиданно перекрестил парня.
– С богом! – произнес он как-то торжественно, снова уселся на место и уставился на поплавок.
***
Пройдя через КПП, Самохин оказался на территории воинской части и огляделся. Справа от выхода висела доска объявлений, самодельный плакат с надписью «Боевой листок» буквально бросался в глаза. Приблизившись, он прочитал: «Сержант Шаров, назначенный дежурным по парку, сварил ведро чифиря. Бродил по части и искал, с кем бы его выпить». Ниже красовалась фотография сержанта с ведром в руках. Юрик залюбовался лихим видом «преступника», который нагло смотрел в объектив и, похоже, не испытывал ни малейших угрызений совести.
– Самохин? – раздался громкий бас за его спиной.
Юра обернулся и увидел здоровенного детину в хромовых сапогах, фуражке и с погонами прапорщика на плечах. Внушительные габариты прапора поражали: под два метра ростом, широченные плечи атлета и до черноты загоревшее под южным солнцем лицо с тяжелым квадратным подбородком. Прапор обеими руками поправил фуражку, под широкими рукавами форменной рубашки перекатились огромные бицепсы.
Юрка коротко козырнул:
– Так точно! Старший сержант Самохин!
Прапор козырнул в ответ, представился:
– Прапорщик Калмык, – затем резко повернулся кругом и коротко бросил через плечо: – Калмык – это фамилия. Иди за мной.
Слегка удивившись немногословности встречающего, Юра подхватил вещмешок и двинул за прапорщиком. Несмотря на позднее утро, в части было на удивление тихо. Пока шли, навстречу им попался всего один боец, торопливо шагавший куда-то.
Миновав чисто выметенный плац, они вошли в здание двухэтажной казармы и поднялись по лестнице. Дневальный у входа вытянулся по стойке смирно и уже открыл рот для доклада, но прапор небрежным жестом остановил его:
– Покажи ему койку, боец, – и, уже обращаясь к Самохину, сказал: – Размещайся, жду тебя в канцелярии, здание рядом.
После ухода прапорщика дневальный расслабился, удобно устроился на тумбочке возле двери и ткнул пальцем в сторону кровати у окна.
– Твоя, располагайся.
Юрка не спеша направился к указанной койке, пристроил свой баул в тумбочку рядом и отправился искать канцелярию.
В соседнем здании тоже стояла тишина. По обеим сторонам длинного коридора тянулись двери с табличками, но сразу возникало впечатление, что за ними никого нет. Самохин пошел по коридору, дергая ручки запертых дверей. Перед последней, в самом конце, он замер: за ней два мужских голоса вели оживленный разговор, периодически сопровождая его громким хохотом. Юра толкнул дверь, шагнул и оказался в приемной командира полка. За столом, возле двери с надписью «Командир полка Золотницкий А.Г.», сидел худющий дрищ с погонами ефрейтора и, брызгая слюной, рассказывал какую-то историю знакомому Юрке прапорщику – тот стоял у окна. Когда Самохин вошел, дрищ умолк и удивленно уставился на
– Прими документы, Свистунов, и поставь десантуру на довольствие.
Ефрейтор отчего-то резко вскочил на ноги, продолжая молча разглядывать десантника. Юрка не счел нужным ничего говорить, вынул из внутреннего кармана пакет с документами и протянул их Свистунову. Тот принял конверт, достал из него документы и принялся копаться в ящике стола, выкладывая на него какие-то папки и журналы.
– Август, все в отпуск слиняли, – как бы извиняясь, лениво растягивая слова, пробасил прапорщик. – На посту только это недоразумение: и за секретутку, и за отдел кадров.
Ефрейтор бросил на прапора обиженный взгляд, но смолчал. Самохин хотел присесть на стоящий в углу стул, пока он копается, но тут послышался грохот хлопнувшей двери и быстрые тяжелые шаги по коридору. Ефрейтор с прапорщиком переглянулись, Свистунов еще ниже склонил голову и уткнулся в документы.
Спустя пару секунд дверь в приемную с треском распахнулась, и в комнату влетел маленький толстый полковник в огромной генеральской фуражке. Едва не опрокинув стол, Свистунов резко вскочил на ноги и замер по стойке смирно. Прапорщик же, напротив, сделал шаг в сторону и прислонился к стене за открытой дверью, выпав из поля зрения полковника. Лицо у того было перекошено от злости, пухлые руки сжаты в кулаки. Он уже раскрыл рот и с шумом втянул в себя воздух – вот-вот заорет, – но тут увидел старшего сержанта в форме десантника, с орденом Красной Звезды на груди, как-то обмяк и удивленно выдавил:
– Ты кто? Зачем здесь?
Юрка лихо поднес ладонь к берету и представился:
– Старший сержант Самохин. Переведен в вашу часть для дальнейшего прохождения службы после ранения.
Вероятно, полковника ответ полностью удовлетворил. Он опять обернулся к ефрейтору и злобно прошипел:
– Свистунов, Калмыка ко мне, срочно!
Услышав свою фамилию, прапорщик оттолкнулся от стены и, приложив руку к фуражке, громко отрапортовал:
– Товарищ полковник! Прапорщик Калмык по вашему приказанию прибыл!
Полковник тут же резко развернулся и, подхватив со стола ефрейтора гранитное пресс-папье, двинулся на прапорщика. У того ни один мускул на лице не дрогнул.
Не понимая подоплеки происходящего, Юрка с неподдельным интересом наблюдал за разыгрывающейся сценой. Хотя можно было догадаться: прапор где-то накосячил, и сейчас его ожидает экзекуция. Тулья полковничьей фуражки приходилась вровень с карманами форменной рубашки Калмыка, поэтому удара в лицо тот мог не опасаться – стоя по стойке смирно и выкатив грудь колесом, он преданно пялился на командира.
Приблизившись почти вплотную, Золотницкий спросил обманчиво-вкрадчивым голосом:
– Калмык, скажи, пожалуйста, что за дрянь вы с Егоровым пили в ремонтном боксе?
Изобразив искреннее удивление, прапорщик громко выпалил:
– Никакой дряни не пили, товарищ полковник! И вообще, прапорщик Калмык с детства ничего, кроме водопроводной воды, не пьет.
Полковник громко взвизгнул и, размахнувшись, врезал по выпяченной груди тяжелым пресс-папье.
– Сука, падла! Пацан чуть богу душу не отдал – а ты мне тут цирк устраиваешь?