Лицо для Сумасшедшей принцессы
Шрифт:
– Не могу! – неясно выдавил он. – У меня перебит позвоночник, ноги парализованы. Мне не добраться до верха.
Я прикусила губу:
– Я что-нибудь придумаю. Ты только не нервничай и держись. Хорошо?
– Не хорошо, малышка! – Голос любимого обрел слабую видимость прежней силы. – Тебе нужно, не откладывая, сейчас же избавиться от меня, иначе мы оба погибнем!
– Нет! – отчаянно запротестовала я.
Мысли метались вспугнутыми птицами, мучительно пытаясь найти нужное решение. Левый крюк выскочил из стены и, попутно стукнувшись о мой сапог, исчез в полосе тумана, накатывающего на Ранмир. Воздух стал влажным, видимость резко ухудшилась. Мы словно зависли в слое непроницаемой субстанции, отделяющей нас от реального мира, отделяющей жизнь от смерти. Звенящая тишина внезапно наполнилась разнообразными пугающими звуками. С пронзительным визгом я впилась пальцами утратившей опору руки в кривую щель между камнями, сдирая плоть до самой кости.
Муж негромко рассмеялся:
– Слышишь! – Его дыхание смешивалось с шепотом тысячи голосов. – Это духи умерших, они зовут меня!
– Нет! – Я рыдала, старясь перекрыть зловещий зов. –
– Обещай мне, – нежно, но требовательно начал муж, – что ты выживешь. Ты должна жить, любимая! Ты должна дышать!
– Нет! Без тебя – нет!
– Должна! – настаивал он. – Иначе все это было зря…
– Духи! – звонко закричала я, вкладывая в просьбу всю горечь утраты, которую только оказалась способна выразить словами. – Отступитесь от моего любимого, оставьте его мне!
– Мы не можем, избранное дитя Старшей крови! – пришел немедленный ответ. – Он наш, он наша искупительная жертва. Никто не смеет войти в святилище богов, не заплатив самым дорогим…
Мои слезы обильно смачивали бездушную стену Ранмира, к которой я прижималась лицом, готовая зубами вцепиться в камни, лишь бы только удержать, спасти Ас-тора. Скосив глаза, я увидела его бледные, заострившиеся черты и руку, вытягивающую кинжал из ножен, укрепленных на поясе.
– Не надо, любимый! – напрасно умоляла я.
Он улыбнулся на прощание – обреченно и отрешенно:
– Прости меня, мое нереальное, горькое, краденое счастье! Я люблю тебя. Я готов заплатить своей жизнью за твое счастье и за тот бесценный дар, что ты несешь в себе… – Астор взмахнул обнаженным кинжалом, перерезая соединяющую нас веревку. Последним, что я запомнила, были золотые звезды его глаз, стремительно удаляющиеся от меня и безвозвратно тающие в сгустившемся тумане…
Астор падал…
Он ощущал, как с каждой секундой духи мертвых, наконец-то заполучившие его в свои кровожадные лапы, все глубже вгрызаются в слабое, хиреющее тело, стремясь добраться до бессмертного разума, чтобы овладеть им полностью, лишив права на возрождение в Обители потерянных душ. Умирающий печально усмехнулся, осознав, сколь велика оказалась принесенная им жертва. Ему не суждено получить посмертие, у него не будет иного будущего и, что страшнее всего, никогда уже ему не увидеть ее чистых зеленых глаз, не вкусить сладких смеющихся губ, не услышать биения благородного сердца любимой женщины. Он уже не сможет защищать и ласкать ее, не станет качать на руках своего сына, не подарит шелковых лент кудрявой дочурке, не вплетет их в ее рыжие косы. Ничего этого у него не будет. Он враг, он ненавистен светлым силам Ранмира. Изменник, ренегат, предавший Тьму, справедливо обреченный на развоплощение и забвение. Его не встретят чертоги королевы Смерти, некогда ставшей наставницей и учительницей, отныне его удел – пустота, прах, ничто. Но Астор ни о чем не жалел, ибо познал то, что дороже любого сокровища, дороже бессмертия, дороже настоящего и будущего, – он познал истинную любовь. Демон, дитя Тьмы, он не имел права вступать на гору Света, откуда начинается небесный мост, уводящий к звездам души павших героев. Но он не стал одним из них. Он стал искупительной жертвой, жертвой любви и надежды…
Астор осознавал, что превратился в тягучую струйку обезличенной массы, медленно растворявшейся в бездне пустоты. Духи терзали его все сильнее и сильнее, добравшись до души, сгоравшей с болезненным воплем. Но сила воли все-таки презрела муки тела и отчаяние погибающего разума. Ведь в нем все еще жила любовь, неподвластная ни смерти, ни пустоте. Как жила в нем и надежда на бесценный дар, затаившийся под сердцем Сумасшедшей принцессы. Его принцессы…
Бытие слилось с небытием. Тело истончилось и сгорело дотла, искра рассудка ярко мигнула в последний раз и погасла, словно ее и не существовало вовсе. Получившая последнюю, долгожданную порцию бесценного топлива домна судьбы завершающе лязгнула и выдала ювелирно обработанную версию дальнейшего существования мира. Пустота жадно и сыто чавкнула, принимая в свои объятия того, кто порожден Тьмой, но посмел взглянуть на Свет. А великий Логрус на минуту задумался, обуянный сомнениями, терзаемый раскаянием, навечно запечатлев в себе предсмертные слова Астора, принца демонов:
Танцует пламя на ветру,Сегодня-завтра я умру,Звезду последнюю сотруХолодной сталью.Безумным эхом голосовСо мной прощается любовь,Под стоны северных ветровУйдет с печалью.По тропам дня крадутся сны,Но тусклой рябью тишиныМы утолить с тобой должныРазлуки голод.И кровью раненой душиЯ истекал, шепча: «Дыши!» —А мне вернуться разрешиВ промозглый холод.Под вязко-тянущую ложьЯ унимал глухую дрожь,Ведь ты меня совсем не ждешьПод смерти мглою.Добра по жизни не творя,Я понимал: борюсь не зря,Лишь потому, что, страсть даря,Дышал тобою… [4]4
Стихотворение написано
Не знаю, как и когда я сумела добраться до уступа, на котором располагалось заброшенное эльфийское кладбище. Навалилась мучительно ноющим животом на угловатый скалистый край серой площадки, припорошенной крупной базальтовой крошкой, и последним, натужным усилием закинула на нее свое непослушное тело. Вцепилась пальцами в пожухлый клок сухой травы, торчащий из земли, и подтянулась, отползая от бездны, поглотившей Астора.
Долго лежала, уткнувшись лицом в мелкие камешки, чувствуя, как они жалобно похрустывают под вдавливающейся в них маской. Пыль запорошила мне глаза, смешиваясь со слезами и кровью, залепляя искаженный в плаче рот сухой коркой, похожей на печать, на клеймо. Я в ярости била кулаками по камням, кляня саму себя. А ведь он намекал! Не смел сказать прямо, но намекал не раз. На то, что твердыня богов не покорится без искупительной жертвы и что демону совсем не место на горе Света. Но, обуянная стремлением свершить желаемое, я оставалась слепой и глухой… Я перекатилась на спину и распласталась в грязи, устало разбросав руки и ноги. «Боги, – безмолвно взывала я. – Вот она я, как никогда близкая к вам и к вечному небу. Примите же меня! Заберите меня и воссоедините с любимым или же верните его обратно на Землю, ко мне. Боги, я не желала выпавшей мне доли, эта участь не для меня, ноша стала слишком тяжелой и давит на слабые плечи! Боги, как же можно жить дальше одной, без любимого человека?»
Но боги молчали. Возможно, они были довольны всем произошедшим, или же им стало совершенно наплевать на ту, которая в полной мере хлебнула несчастий бунтаря, осмелившегося самолично вершить собственную судьбу. И я невольно задумалась: перешагнула ли я уже предел возможных страданий? Или впереди меня ждет еще что-то более страшное и непоправимое?
Я подошла к краю уступа и заглянула вниз. В паре метров от меня клубились плотные облака непроницаемого тумана, укутывавшего далекую землю, и становилось совершенно невозможно точно оценить огромное расстояние, отделяющее меня от подножия горы богов. Я испытала краткий приступ искушения: достаточно сделать всего один короткий шаг – и мои страдания закончатся. Меня останавливало лишь неверие в возможность посмертного воссоединения с душой погибшего мужа и данное ему обещание. Обещание выжить. И мне подумалось: если я трусливо отступлю, если я сдамся именно сейчас, то добровольная жертва Астора начисто утратит вложенный в нее смысл. Его смерть не должна быть напрасной – она должна стать началом новой жизни, началом нового пути, надеждой на возможное счастье, ожидающее нас в будущем. Да и к тому же я дословно вспомнила проклятие умирающей Гельды и печально усмехнулась. Некромантка не ошиблась и не промахнулась. Я лишилась самого дорогого человека – единственного, ради кого стоило жить. Но ревнивая ведьма просчиталась кое в чем. Пусть я утратила возможность искупить собственные грехи и вернуть любимого человека, но и кроме него на свете еще сохранились те, кому я могла бы помочь. Астор это понимал, поэтому и пошел со мной к Ранмиру, не обращая внимания на свои предчувствия. А значит, мой долг остается прежним – я должна исполнить предначертанное. Любой ценой. Мой священный долг любви. В память об Асторе.
Я как сумела почистила испачканную одежду, поправила снаряжение и оружие, умылась водой из фляжки и с любопытством огляделась. Промежуточный уступ, ставший перевалочным пунктом на пути к вершине, оказался не так уж и велик. Вокруг меня простиралась унылая равнина, усеянная редкими кустиками чахлого барбариса, усыпанного крупными ягодами, алевшими будто капли свежей крови. Вдалеке возвышалась вторая скальная стена, упирающаяся в облака. Я обескураженно покачала головой. Высота второго яруса Ранмира казалась ужасающей, а крюки для скалолазания погибли вместе с Астором. И я не смела даже предположить, каким волшебным образом смогу теперь достичь вершины горы и расположенного на ней храма. Прямо возле моих ног начиналась едва заметная тропа, ведущая к шаткой, полуразвалившейся изгороди, похоже, отмечавшей границы эльфийского кладбища. Сам могильник совершенно терялся в мутной, хаотично колыхавшейся полумгле. Я вспомнила таинственные предупреждения мужа, касавшиеся этого зловещего места, иронично усмехнулась и уверенно пошла вперед. Мертвых я не боялась. Бояться нужно живых – так учил меня старый Гийом, до изнеможения гоняя по тренировочной площадке замка Брен. Впрочем, сейчас, балансируя на тонкой линии, отделявшей меня от безумия, я совершенно утратила способность страшиться кого-либо вообще – хоть живого, хоть мертвого. Что же касалось призраков, то длительные походы по катакомбам обширных владений приемных родителей выработали у меня искреннюю симпатию к этим излишне суетливым, но совершенно безвредным существам. Поэтому я не стала обременять свои руки ни одним кинжалом, а спокойно убрала в ножны все оружие и, не утруждая себя дальнейшими размышлениями, направилась к изгороди, навстречу новым, неожиданным поворотам судьбы.
Я миновала убогие, рассохшиеся ворота, створки которых криво висели на потемневших от времени балках. Чуть помедлила и шагнула на землю мертвых. Кратковременное легкое дуновение магического ветра обдало мое лицо и, дрогнув, отступило, не смея выступить против охранного амулета, подаренного мне тетушкой Чумой. Странное серебристое марево обволакивало мои ноги, поднимаясь почти до уровня колен. Извиваясь, как живое, оно то подкатывало ближе, то, будто обжегшись, поспешно отдергивалось со злобным шипением. Туман клубился, свивался длинными змеями, тут же перетекая в контуры огромных пауков или сворачиваясь острыми шарами-ежами, топорщившимися сотнями черных игл. Меня здесь не ждали. Из старинных книг я узнала, что право на проход по охраняемой духами земле нужно купить, поэтому торопливо отцепила от портупеи золотую пряжку и уронила ее в туман. Белесая дымка завихрилась, принимая ценное подношение, пошла рябью и медленно растворилась, освобождая проход на территорию заброшенного эльфийского могильника.