Лицо под маской
Шрифт:
— Ну, да, конечно. А в досье должен быть портрет. Спасибо, Нора! — он слегка сжал мою руку. — Значит, до понедельника?
На операционным столом зажегся свет. Я помолилась Бригите, взяла скальпель и провела первый разрез… Все было точно так же, как и во время операции Карло, и совершенно по-другому. И, честно говоря, мне ужасно нехватало Лавинии: оказывается, в прошлый раз осознание ее присутствия за спиной придавало твердости моей руке. Мы с Тедески воспользовались техникой, которую она показала в прошлый раз, воздушными лезвиями, и процесс
На счет «три» мы в четыре руки удалили маску, и я стала наносить рассчитанные дозы препарата, проговаривая про себя те самые заклинания, которые должны превратить эту анатомическую модель в человеческое лицо. Собственно, эти заклинания и являлись главным достоянием доктора Хемилтон-Дайер, поскольку были полностью моей разработкой. Наконец, все закончилось, и две сиделки повезли синьора Лоредано в ту же палату, где лежал после операции Карло. Я вымыла руки и пошла следом, чтобы проконтролировать, как будет поставлен абсолютный щит.
Пьетро поймал меня, когда я, дав сегодняшней сиделке окончательные инструкции и запугав ее, насколько было возможно, вывалилась из палаты в коридор.
— Спешишь? — спросил он, легко спрыгнув с подоконника.
— Не особенно, — я посмотрела на часы. — Собственно, на сегодня по плану у меня остался только урок танцев, а перед ним нужно будет отдохнуть.
— Тогда пойдем, выпьем кофе. Сегодня наш мсье Гультрэ обещал паннакотту с земляникой, а?
Я только застонала: за десерты французского шеф-повара Ка’Контарини можно было продать душу.
В голубой малой гостиной я уже чувствовала себя практически как дома. Когда горничная принесла кофе и три порции паннакотты (две для меня, одну для Пьетро), хозяин, закрыв за ней дверь, привычным жестом поставил полог от подслушивания и спросил у меня серьезно:
— Ты думаешь, все получится?
— Ничего не могу сказать до среды, — ответила я. — Я говорила тебе тогда, в феврале, и говорю сейчас: все зависит от сродства препарата с кожей. С Карло все получилось идеально. Кстати, есть известия, как они там?
— Все отлично, ловят рыбу и гуляют по лесу, — он махнул рукой. — Предположим, все получилось. Как ты считаешь, стоит Лоредано появиться на твоем приеме?
— Почему нет? — ответила я вопросом на вопрос. — А что тебя так беспокоит?
— Дело в том… — он потер пальцем левую бровь. — Понимаешь, я хочу предложить Лоредано не покидать пост дожа.
— Однако… Вроде бы, он сказал, что все решил, и будет предлагать Совету двенадцати назначить новые выборы. Как ты сможешь его переубедить?
— Не знаю. Но сейчас для смены дожа исключительно неудачный момент. Если выборы будут объявлены, почти наверняка пост достанется Лодовико Дамиани. Для нашего дома это означает сокращение государственных заказов и отмену льгот, как минимум. С семьей Дамиани мы… не дружим. Давно.
Политика и деньги, конечно, в чем же еще может быть дело… Я поморщилась, но, видимо, недостаточно хорошо
— Не надо. Мне все равно, как вы получаете заказы и на каких условиях торгуете, все это честный бизнес. Я на вашей стороне, ты помнишь? Просто никто из нас не может знать, в каком состоянии, прости, у нашего Пьеро голова. Лично я бы на его месте сошла с ума задолго до конца первого года. Так что давай подождем, посмотрим на результаты операции, подождем, пока он придет в себя… И только тогда ты станешь или не станешь что-то ему предлагать. Мне кажется, так будет правильнее.
Шесть вечера. До времени, обозначенного в приглашениях, остается еще два часа, а мне решительно нечем заняться. На кухне царит Джузеппина, командующая сегодня еще двумя поварами и пятью юными помощниками. Платье доставлено еще вчера, отглажено и ждет своего часа в гардеробной. Маска… Над маской я задумалась на какое-то время, потом решила не множить сущности без необходимости и достала из коробки Colombina, которую когда-то принес мне синьор Лаварди, черную с серебром и россыпью алмазной пыли. К серебристо-стальному платью с черным кружевом отлично подойдет.
Бальный зал должен был засиять огнями, освещая первую в Серениссиме милонгу, в гостиной стояли ломберные столики для тех, кто не пожелает скользить в танго или лететь в сальсе. Счет за цветы для украшения столовой я подписывала, зажмурившись — даже бостонские приемы моей матушки, отличавшиеся особым размахом, стоили меньше.
Половина седьмого. В кабинет пришла Лавиния, посмотрела с некоторым сомнением и спросила:
— Слушай, ты вчера рассказывала что-то про Лоредано, но я была настолько уставшая, что ничего не помню! Он будет сегодня?
— Обещал быть. Приедет чуть позже Контарини, в маске Пьеро…
— Как это он согласился ее надеть после этих пяти лет!
— Ох, не знаю. Признаться, я для себя маску на сегодня выбирала с большим сомнением. Ну, вот, кто-то из Контарини тоже будет Пьеро, так что у Джокера не должно возникнуть сомнений… если только он не читает ауры.
— Ага, — Лавиния достала из кармана жакета коробку и положила на стол. — Вчера я получила вот эти несколько экземпляров от Гильдии артефакторов Дании и Норсхольма.
Коробку я открывала с некоторым трепетом: мастера упомянутой Гильдии считались, и заслуженно, лучшими в мире. Внутри на подушке белого бархата лежали пять небольших кулонов из аметиста в оправе, свитой из трех металлов разного цвета. На мой вопросительный взгляд Лавиния пояснила:
— Последняя разработка. Они назвали ее поглотителем ауры, но это не совсем верно. Скорее можно сказать, что этот амулет ауру нивелирует, скрывая все индивидуальные особенности. Ну, смотри: мы знаем, что основной фон у эльфа будет бледно-зеленым, у человека белым, а у дракона, например, огненным. Но дальше на ауре человека отражаются его наследственные признаки, личные способности, болезни, сиюминутные эмоции и прочее. Сейчас проведем эксперимент, посмотри на мою ауру!