Лицо в толпе
Шрифт:
В конце концов, в кино он решил не идти. Хотя в ближайшей округе находилось в общей сложности двадцать экранов, ни по одному из них не показывали ничего интересного. Вместо этого сходил в «Пабликс» и накупил там полную корзину продуктов (включая фунт толсто порезанного бекона с перцем, который так любила Элли). Эверс было направился к быстрой кассе, но увидев на кассирше футболку «Скатов» с двадцатым номером Мэтта Джойса на спине, повернул и пошел к другой. Стоять в очереди пришлось дольше, но он сказал себе, что это ничего. А еще он совсем не думал о том, что на стадионе прямо сейчас пели национальный
Положив продукты в холодильник, он устроился на диване. Кобен не разочаровал: Эверс сразу же втянулся в сюжет. Так втянулся, что даже не заметил, как у него в руке оказался пульт от телевизора, когда после шестой главы он решил сделать перерыв и съесть кусок лимонного пирога.
«Я только счет проверю, — подумал он. — Посмотрю одним глазком — и все».
«Скаты» вели в восьмом иннинге 1–0, и Дуэйн Стаатс исходил болтовней от возбуждения:
— Не буду вам, друзья мои, говорить, что сегодня творится с Мэттом Муром — я человек старой школы — просто скажу, что ни одного «алого чулка» [1] к базам сегодня не допущено.
1
«Алые чулки» — одно из прозвищ игроков команды «Ред сокс»
«Бог ты мой, — подумал Эверс. — Мур им не дал сделать ни одного удара, а я все пропустил».
Камера показала Мура крупным планом. Тот весь вспотел, несмотря на постоянные семьдесят два градуса на стадионе. Когда он приготовился к подаче, картинка сместилась к «дому», и там, за «домом», в третьем ряду, сидела покойная жена Эверса, одетая в ту самую теннисную форму, в которой ее настиг первый инсульт. Синюю окантовку Эверс узнал без труда.
Элли неплохо загорела. К концу лета она всегда такой становилась. И, как обычно, за игрой она не следила, сосредоточив все внимание на айфоне. Эверс едва успел подумать, кому же она СМСит (кому-то в этой жизни или в загробной?), как в кармане зажужжал его собственный телефон.
Приложив трубку к уху, она слегка махнула ему рукой.
«Подними», — проговорила она губами, указав на аппарат.
Эверс медленно покачал головой.
Телефон снова завибрировал: к бедру словно приложили слабенький электрошокер.
— Нет, — сказал он телевизору и логично рассудил: она же может оставить сообщение.
Элли помахала ему трубкой.
— Неправильно это, — сказал Эверс. Ведь Элли — не Горшок Эмбри, не Ленни Уилер и не Молодой доктор Янг. Она любила его (Эверс в этом не сомневался), а он любил ее. Сорок шесть лет что-то да значат, особенно в наши дни.
Он всмотрелся в ее лицо. Кажется, она улыбалась. Никакой речи Эверс не подготовил, но ему очень хотелось рассказать Элли, как он по ней скучает, рассказать о своей теперешней жизни, о том, как ему хотелось быть ближе к Пату, Сью и внукам, ведь ему и поговорить-то больше было не с кем.
Он
В телевизоре Мур прохаживался за холмиком питчера, удерживая на тыльной стороне ладони мешочек с канифолью.
А вот снова она, прямо за Дэвидом Ортисом. Телефон по-прежнему у нее в руках.
Эверс нажал на кнопку ответа.
— Алло?
— Ну, наконец-то, — сказала Элли. — Ты почему не брал трубку?
— Не знаю. Как-то все это странно, ты не думаешь?
— Что странно?
— Не знаю… Ты же…
— Умерла, так? Я же умерла.
— Да.
— То есть, ты не хочешь со мной разговаривать, потому что я умерла.
— Нет, — ответил он. — Я всегда рад с тобой поговорить. — Эверс улыбнулся. По крайней мере, подумал, что улыбнулся. Для этого придется посмотреть в зеркало, потому что лицо казалось замороженным. — Милая, ты всегда желанна, жива ты или нет.
— Какой же ты врун. Всю жизнь терпеть в тебе этого не могла. И Марту твою вшивую, конечно же.
Что он мог на это ответить? Ничего. Поэтому промолчал.
— А ты думал, я не знала? — спросила она. — Терпеть не могла твоей уверенности, будто я не знала, что происходит. Еще как знала! Пару раз, когда ты приходил домой, от тебя разило ее духами. «Джуйси кутюр». Не самый утонченный из ароматов. Но ты ведь и сам не самый утонченный мужчина, Дин.
— Мне тебя не хватает, Эл.
— Мне тебя тоже, да, но не в этом дело.
— Я люблю тебя.
— Хватит дергать меня за веревочки, ладно? Мне надо выговориться. Раньше я молчала, потому что не хотела разрушать семью. Мне хотелось, чтобы у нас все получилось. Такая уж я. Была, по крайней мере. Но ты сделал мне больно. Ты порезал меня.
— Прос…
— Пожалуйста, Дин. У меня осталось пара минут, так что прошу тебя, просто заткнись и слушай. Ты сделал мне больно, и дело не только в Марте, хотя я и уверена, что спал ты только с ней…-
Эверс вздрогнул. — Ну, конечно же, только с…
— Конфетку ты за это не получишь — и не надейся. У тебя просто времени не было на интрижки вне компании, потому что ты оттуда не вылезал. Даже дома. Я все понимала, и, может быть, сделала глупость, не постояв за себя, но больше всего досталось Патрику. Ты удивляешься, почему вы теперь так редко видитесь, но ведь в детстве тебя для него просто не существовало. Ты все время ездил то в Денвер, то в Сиэтл, то еще куда-нибудь на какие-то переговоры. Эгоистами, как ты знаешь, не рождаются.
Эти претензии Эверсу приходилось выслушивать много раз, в той или иной форме, поэтому слушал он сейчас лишь вполуха. Мур уже успел отвесить Ортису два страйка. Неужели он действительно отподает безупречно?
— Ты всегда был слишком занят своими делами, чтобы обращать внимание на нас. Ты считал, что твоя основная роль — это заботиться о куске бекона в холодильнике.
«А у меня есть, — едва не сказал ей Эверс. — Как раз сегодня купил».
— Дин? Ты меня слушаешь? Ты понимаешь, о чем я?
— Да, — ответил Эверс, когда пущенный Муром мяч просвистел по дальнему краю зоны страйка, и судья сказал Ортису «бай-бай». — ДА!
— Я знаю, что да! Господи, ты что, смотришь эту дурацкую игру?