Лицо в зеркале

Кунц Дин Рей

Потому что истинные анархисты не верили в сверхъестественное, ни в силы Тьмы, ни в силы Света. Сила разрушения и новый, лучший порядок, который возникнет на руинах прежнего, вот что составляло основу их веры.

— Учитывая сущность твоей работы, мне представляется, что не только ученые жируют на деньгах налогоплательщиков. Что вот вы здесь делаете в ночную смену? Играете в покер или рассказываете страшные истории о призраках?

Роман, похоже, слушал вполуха. Слово здесь

он не уловил.

— Подтрунивание — не твоя сильная сторона. Давай к делу. Что тебе нужно? Тебе всегда что-нибудь нужно.

— И я всегда за это хорошо плачу, не так ли?

— Способность расплачиваться наличными и в полном объеме я всегда полагал высшей добродетелью.

— Вижу, что вы решили крысиную проблему.

— Какую крысиную проблему?

Два года тому назад пресса подняла дикий вой по поводу антисанитарии и засилья крыс как в этой комнате, так и во всем здании.

— Должно быть, с крысами вы справились. Я вот оглядываюсь и не вижу ни одной кузины Микки-Мауса, отгрызающей чей-то нос.

Последовала короткая пауза, свидетельствующая о том, что собеседник Корки не мог поверить своим ушам.

— Ты не можешь быть там, где, я думаю, ты находишься.

— Я именно там, где ты и думаешь. Самодовольство и сарказм, ранее слышавшиеся в

голосе Романа, испарились, как дым. Их заменила тренога.

— Как ты мог туда пройти? Ты не имеешь права. Тебе нечего делать в морге вообще, а особенно там.

— У меня есть пропуск.

— Черта с два.

— Я могу уйти отсюда и прийти к тебе. Ты в секционном зале или в своем кабинете?

Роман перешел на яростный шепот:

— Ты рехнулся? Хочешь, чтобы меня уволили? — Я хочу сделать заказ.

Недавно Роман передал ему банку с консервантом органики и десятью обрезками крайней плоти, которые он срезал с трупов, предназначенных для кремации.

Корки переправил банку Рольфу Райнерду с четкими инструкциями. И Райнерд, несмотря на патологическую глупость, смог упаковать банку в черную подарочную коробку и отослать Ченнингу Манхейму.

— Мне нужно еще десять.

— Ты не должен приходить сюда, чтобы поговорить об этом. Вообще не приходи сюда, идиот. Звони мне домой.

— Ядумал, ты оценишь шутку, посмеешься.

— Господи Иисусе, — выдохнул Роман. — Ты же сатанист, — напомнил Корки.

— Кретин.

— Послушай, Роман, где ты сейчас? Скажи, как мне пройти к тебе. Есть одно дельце.

— Оставайся на месте.

— Ну, не знаю. У меня начинается приступ клаустрофобии. И мне мерещатся призраки.

— Оставайся на месте! Я подойду через две минуты.

— Я только что услышал какой-то странный звук. Думаю, один из трупов ожил.

— Живых там нет.

— Я

уверен, что парень в углу что-то сказал.

— Тогда он сказал, что ты идиот.

— Может, вы по ошибке действительно затащили сюда живого. У меня мурашки бегут по коже.

— Две минуты, — повторил Роман. — Жди, где стоишь. Не шляйся по моргу, не привлекай к себе внимание, а не то я отрежу крайнюю плоть тебе.

Роман отключил сотовый.

В склепе неопознанных и нищих мертвецов Корки вернул трубку на рычаг.

Оглядел закутанную в саваны аудиторию.

— При всей моей скромности, я могу кое-чему научить и Ченнинга Манхейма.

Он не ждал, да и не нуждался в аплодисментах зрительного зала. И так знал, что идеально сыграл эту роль.

Глава 25

В Городе Ангелов пошел снег.

Пастух-ветер выгонял белые стада с темных лугов, которые раскинулись над миром, направлял их меж фикусов и пальм, по авеню, которые никогда не знали снежного Рождества.

В изумлении, Этан всматривался в белесую ночь.

Лежа на кровати в своей комнате, он вдруг осознал, что ветром, должно быть, снесло крышу. И теперь снег завалит мебель, испортит ковер.

Так что скоро ему придется встать, пройти в спальню к родителям: отец наверняка знает, что нужно делать, если у дома сносит крышу.

Но пока Этан хотел насладиться зрелищем. Прямо над ним огромный снежный ком висел, как хрустальная люстра, и все ее бесчисленные искрящиеся подвески находились в непрерывном движении.

У него замерзли ресницы.

Снежинки покрывали лицо холодными поцелуями, таялина щеках.

Когда же зрение у нею прояснилось, он увидел, что ил самом деле декабрьская ночь полна капель дождя, из которых формировались какие-то постоянно изменяющиеся структуры и формы.

А когда-то мягкая кровать каким-то чудом вросла в асфальт.

Он не испытывал никаких неудобств, разве что пуховая подушка давила на затылок, как жесткая мостовая.

Дождь падал на лицо, холодный, как снег, тот же холод ощущала и его поднятая левая рука.

Правую руку также никто не укрыл от дождя, но она не ощущала ни холода, ни падающих на нее капелек.

Не чувствовал он и ног. Не мог ими пошевелить. Ничем не мог пошевелить, за исключением головы и левой руки.

Понял, что, обездвиженный, может утонуть, если дождь заполнит его лишившуюся крыши комнату.

Но его размышления внезапно пронзило ужасом, поднимающимся из глубин сознания, парализующим не только тело, но и мозг.

Он закрыл глаза, чтобы не смотреть правде в лицо, правде более страшной, чем тот безобидный факт, что снежинки на самом деле были каплями дождя.