Лицо в зеркале
Шрифт:
живых наблюдателей, эти неопознанные бродяги и сбежавшие из дома тинэйджеры посещали соседние койки. И в тихие ночные часы разве не могли эти покойники предаваться любовным утехам в холодной и отвратительной пародии страсти?
Если бы Корки Лапута верил в нормы морали или хотя бы верил, что хороший вкус требует соблюдения неких универсальных законов общественного поведения, он бы потратил две минуты ожидания на то, чтобы поправить саваны, исходя из того, что правила приличия уместны даже среди мертвецов.
Вместо этого он наслаждался открывшимся ему зрелищем, потому
Ровно через две минуты ручка двери пошла вниз, а сама дверь приоткрылась на дюйм.
Будто ожидая увидеть Корки в компании телекамеры и толпы охочих до сенсаций журналистов, Роман уставился в щелку широко раскрытым, словно у изумленной совы, глазом.
— Заходи, заходи, — Корки махнул ему рукой. — Тут все свои, только друзья, пусть некоторых ты и собираешься порезать.
Открыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуть в щель свою костлявую фигуру, Роман проскользнул в склеп для неопознанных покойников, задержавшись на мгновение, чтобы убедиться, что коридор за его спиной пуст. А уж потом закрыл, оставшись с Корки и двадцатью неприлично обнажившимися участниками тога-пати.
— Что на тебе надето? — нервно спросил патологоанатом.
Корки закружился в широком желтом дождевике.
— Модная одежка для дождя. Тебе нравится шляпа?
— Как ты прошел мимо охраны в столь нелепом одеянии? Как ты вообще проскользнул мимо охраны?
— Мне не пришлось проскальзывать. Я показал соответствующие документы.
— Какие документы? Ты преподаешь безмозглую
современную литературу самовлюбленным шлюхам и зазнавшимся снобам.
Как и многие представители научного мира, Роман Каствет презирал литературные факультеты современных университетов, студенты которых, во-первых, искали истину через беллетристику, а во-вторых, не хотели работать.
Нисколько не обидевшись, наоборот, одобряя антисоциальный настрой Романа, Корки объяснил:
— Эти милые парни на посту охраны думают, что и — патологоанатом из Индианаполиса и приехал сюда, чтобы обсудить с тобой некоторые моменты, связанные с особенностями, обнаруженными при вскрытии жертв серийного убийцы, который терроризирует Средний Запад.
— Да? И почему они так думают?
— У меня есть человек, который изготовляет прекрасные поддельные документы.
Роман отпрянул:
— У тебя?
— Очень часто, знаешь ли, возникает необходимость иметь их при себе.
— Ты врешь или просто глуп?
— Как я тебе и говорил, я — не изнеженный профессор, который получает заряд адреналина, якшаясь с анархистами.
— Да, говорил, — пренебрежительно бросил Роман.
— В моей повседневной жизни я всячески способствую распространению анархии, рискуя оказаться за решеткой и получить срок.
— Ты у нас прямо-таки Че Гевара.
— Многие мои операции тщательно продуманы и поражают воображение своей нестандартностью. Ты же не думал, что десять обрезков крайней плоти нужны мне для личного использования,
— Да, именно об этом я и подумал. Когда мы познакомились на этой занудной университетской встрече, мне показалось, что с головой у тебя совсем никуда, что ты — классический моральный и умственный мутант.
— Из уст сатаниста такие слова воспринимаются как комплимент, — улыбнулся Корки.
— Будь уверен, комплиментом здесь и не пахнет, — зло фыркнул Роман.
Даже пребывающий в наилучшем расположении духа, тщательно одетый и со свежим дыханием Каствет не радовал глаз. А уж в злости просто становился уродом.
Худой, как щепка, с костлявыми бедрами, локтями, плечами, с адамовым яблоком, выпирающим дальше носа, и таким острым носом, что Корки еще ни у кого такого не видел, впалыми щеками, круглым, как набалдашник бедренной кости, и таким же лишенным плоти подбородком, Роман производил впечатление человека с серьезными проблемами пищеварительного тракта.
Всякий раз, когда Корки ловил взгляд птичьих, холодных, словно у рептилии, глаз Каствета или видел, как патологоанатом, безо всякой на то причины, сексуально облизывает губы, на удивление полные для столь костлявых лица и фигуры, у него возникало подозрение, что некая эротическая потребность вращает шестерни обменного процесса этого человека так быстро, что из всех отверстий его тела должен валить дым. Если бы где-нибудь принимались ставки на среднее количество калорий, которые Роман сжигал ежедневно, занимаясь онанизмом, превратившимся для него в манию, Корки поставил бы значительную сумму на как минимум три тысячи, и выигрыш обеспечил бы ему долгую и безбедную жизнь.
— Ладно, что бы ты обо мне ни думал, я хочу заказать еще десять экземплярчиков крайней плоти.
— Слушай, запомни раз и навсегда, с тобой я больше никаких дел не веду. Ты поступил безответственно, заявившись сюда.
Отчасти потому, что этот побочный бизнес приносил немалые доходы, отчасти стараясь услужить Королю Ада, Роман Каствет поставлял (только от трупов) различные части тел, внутренние органы, кровь, злокачественные опухоли, иногда даже мозг целиком другим сатанистам. Его покупатели, в отличие от Корки, имели теологический и практический интерес в тайных ритуалах, призванных испросить у Его Сатанинского Величества особые услуги или вызвать демонов из адских глубин. В конце концов, наиболее важные ингредиенты снадобий черной магии не продавались вближайшем торговом центре.
— Ты перегибаешь палку, — заметил Корки.
— Ничего я не перегибаю. Ты — безрассудный, ты обожаешь ненужный риск.
— Обожаю ненужный риск? — Корки улыбнулся, чуть не рассмеялся. — Странно слышать все это от человека, который верит, что грабежи, пытки, насилие и убийства принесут награду в загробной жизни.
— Говори тише, — яростно прошептал Роман, хотя Корки и не думал повышать голос. — Если кто-нибудь застанет нас здесь, я потеряю работу.
— Отнюдь. Я — приезжий патологоанатом из Индианаполиса, и мы обсуждаем нынешнюю нехваткусотрудников, из-за которой эта комната и превратиласьв накопитель неопознанных трупов.