Лицо в зеркале
Шрифт:
С другой стороны, удивительные события последнего дня пробили немалую брешь в стене свойственного Этану скептицизма.
Он вновь повернулся к экрану компьютера, к перечню телефонных звонков. Нахмурился, гадая, с чего это Фрику выдумывать тяжелое дыхание, которое он слышал в трубке.
Если кто-то и пытался напугать мальчика, представлялось очень даже вероятным, что звонки эти как-то связаны с угрозами Манхейму, каковыми являлись черные подарочные коробки. Иначе получалось, что одновременно возникли два источника угроз. Этан в совпадения не верил.
Тяжелое
Однако компьютерная программа ранее не давала сбоев в фиксации телефонных звонков. И хотя машины могли ошибаться, лгать они не умели.
Последний звонок по линии 24 стал последней записью в перечне звонков за день. Как и полагалось.
По замерам Этана получалось, что разговор продолжался минуту и двенадцать секунд. Компьютер насчитал минуту и четырнадцать секунд. Этан не сомневался, что на две секунды ошибся именно он.
Согласно журналу, звонивший блокировал свой номер. Что было бы удивительно, если бы звонил какой-нибудь коммивояжер, желавший что-то продать по телефону. Этим господам теперь по закону запрещаюсь блокировать номер. И нормально, если звонивший просто ошибся номером.
Не следовало удивляться и тому, что человек, на-бравший неправильный номер, положил трубку только через минуту с небольшим. На линии 24 автоответчик не приветствовал абонента из потустороннего мира, не сообщал, кому тот позвонил, ограничиваясь короткой Фразой: «Пожалуйста, оставьте сообщение». И некоторые из звонивших, не понимая, что попали не туда, принимали приглашение.
И потом, кто звонил по линии 24, значения не имело. Речь шла о другом: ошиблась ли всегда надежная машина, не зафиксировав звонки, о которых рассказал ему мальчик.
Рассуждая логически, Этан мог прийти только к одному выводу: машина не могла ошибиться. И не оставалось ничего другого, как утром переговорить с Фриком.
На столе, рядом с компьютером, лежали три серебряных колокольчика из машины «Скорой помощи». Этан долго смотрел на них.
Компанию колокольчикам составлял конверт из плотной бумаги, размером девять на двенадцать дюймов, оставленный миссис Макби. На нем каллиграфическим почерком она написала его фамилию.
Как и все, связанное с миссис Макби, ее почерк вызвал у Этана улыбку. В любой работе она требовала от исполнителя идеального качества и элегантности и сама стремилась оставаться на уровне установленных ею же высоких стандартов.
Он открыл конверт и получил подтверждение того, что и так знал: Фредди Найлендер, мать Фрика, — безмозглая стерва.
Глава 42
Одетый с головы до ног в фантастически-желтое, Корки Лапута взял шокирующе розовый пластиковый пакет у мистера Чанга.
Он понимал, что его наряд вызывает улыбки других покупателей, и предполагал, что благодаря желто-розовой
Мешок раздулся от контейнеров с китайской едой, а мистер Чанг светился доброжелательностью. Он многократно поблагодарил Корки за то, что тот его не забывает, и пожелал всего наилучшего, что только могла предложить судьба.
После типичного трудового дня, направленного на крушение социального порядка, у Корки редко возникало желание готовить себе обед. Поэтому он пользовался услугами мистера Чанга три или четыре раза в неделю.
В лучшем мире, вместо того, чтобы регулярно ходить к китайцу, он бы предпочел почаще обедать в дорогих ресторанах. Но если заведение предлагало хорошую кухню и качественное обслуживание, то за столиками всегда сидело множество людей, которые вызывали исключительно отрицательные эмоции.
За редким исключением, люди были неприятными, зацикленными на себе занудами. Он мог терпеть рядом с собой отдельных индивидуумов или даже целую группу, но лишь в аудитории, где правила устанавливал он, а в ресторане толпа только мешала получить удовольствие от прекрасно приготовленной пищи и самым негативным образом воздействовала на процесс пищеварения.
Он ехал домой сквозь дождь, с розовым мешком на пассажирском сиденье. Дома оставил его на кухонном столе. Из мешка сразу поползли ароматы, наполняющие рот слюной.
Переодевшись в клетчатый халат из кашемира, соответствующий дождливому декабрьскому вечеру, Корки смешал себе «Мартини». Лишь с капелькой вермута, но с двумя оливками.
Довольный удачно проведенным днем, он любил прогуляться по своему просторному дому, наслаждаясь викторианской архитектурой и отделкой.
Его родители, оба из богатых семей, купили этот дом вскоре после свадьбы. Не будь они такими людьми, какими были, прекрасный дом наполняли бы сейчас чудесные семейные воспоминания, чувство традиции.
А в итоге у него осталось лишь одно приятное семейное воспоминание, которое более всего грело ему душу, связанное с гостиной, точнее, с несколькими" квадратными футами у камина, где он разделил мать и свое наследство с помощью железной кочерги.
Он постоял у камина только минуту-другую, наслаждаясь идущим теплом, прежде чем вновь подняться наверх. На этот раз, с «Мартини» в руке, прошел в дальнюю спальню для гостей, проверить Вонючего сырного парня.
В эти дни он даже не запирал дверь. Старина Вонючка более не мог передвигаться сам.
В комнате даже днем царила темнота, потому что окна закрывали ставни. Лампа на столике у кровати зажигалась и гасилась выключателем на стене у двери.
Матовая лампа и абажур цвета абрикоса обеспечивали мягкое освещение. Но даже при таком приятном свете Вонючка был белее белого, словно вырезанным из камня.
Виднелись только голова, плечи и руки, остальное скрывала простыня и одеяло. Но позже Корки намеревался полюбоваться всем телом.
Когда-то Стинки весил 200 фунтов, в которых не было ни унции лишнего жира. Если бы он мог встать на весы сейчас, то не потянул бы на 110 фунтов.