Лицо в зеркале
Шрифт:
Из восточного коридора он помчался в северный, сжимаясь в комок у каждой закрытой двери, боясь, что ее распахнет притаившийся за ней монстр. А уж от каждого антикварного, затуманенного временем зеркала просто шарахался.
То и дело он оглядывался, смотрел вверх, ожидая увидеть Молоха, этого злобного бога-каннибала в деловом костюме.
Он добрался до главной лестницы, никто не причинил ему вреда, никто его не преследовал, но спокойствие к нему, конечно же, не вернулось. Удары сердца могли бы заглушить топот железных копыт сотни лошадей, на каждой из которых сидела Смерть с косой.
Да и потом,
Перед ним трехэтажная ротонда уходила в темноту.
Парадная лестница на первом этаже растворялась в сумраке.
Давно наступил вечер. Полотеры и декораторы отбыли, закончив свою работу, точно так же, как и сотрудники поместья. Миссис и мистер Макби легли спать.
Он не мог оставаться один на третьем этаже.
Ни в коем разе.
Когда Фрик нажал на панель выключателя, над всеми лестничными площадками вспыхнули хрустальные люстры. Сотни подвесок разукрасили стены радужными переливами.
Он спустился на первый этаж с такой скоростью, что, столкнись он с Кассандрой Лаймон, актрисой, голени которой могли сокрушить череп мужчины, она бы, упав, не отделалась лишь сломанной лодыжкой.
Спрыгнув с последней ступеньки, он притормозил на мраморном полу ротонды, впервые увидев главную рождественскую ель особняка. Высотой в шестнадцать или восемнадцать футов, с красными, серебристыми и прозрачными украшениями, дерево производило незабываемое впечатление и без включенных электрических гирлянд.
Но одной красоты рождественской ели не хватило бы, чтобы оборвать его бег. Главная причина заминки состояла в том, что, глядя на поблескивающее дерево, Фрик вдруг понял, что в руке у него что-то зажато. Раскрыв кулак, увидел тот самый предмет, переданный ему мужчиной из зеркала, который он сжал, а потом, это Фрик отчетливо помнил, бросил на пол чердака.
Гладкий и в трещинках на ощупь, очень легкий, не мертвый жук, не кожа, сброшенная змеей, не отломанное крыло летучей мыши, не какой-то из ингредиентов колдовского отвара. Всего лишь мятая фотография.
Он распрямил ее, разгладил дрожащими руками.
С двумя оторванными углами, словно вырванная из рамки, портрет, пять на шесть дюймов, миловидной женщины с черными волосами и глазами. Совершенно ему незнакомой.
По собственному опыту Фрик знал, что фотографии людей зачастую имеют мало общего с их поведением в реальной жизни. Однако мягкая улыбка женщины
выдавала ее доброе сердце, и он пожалел о том, что не знает ее. Заговоренный амулет, склянка с раствором, вытягивающим бессмертную душу из тела, в котором она пребывала, кукла вуду, что-нибудь черно-магическое или сатанинское — в общем, некий странный и вызывающий суеверный страх предмет (а что еще, собственно, мог бы передать ему тот, кто жил в зеркале), не удивили и озадачили бы его больше, чем эта смятая фотография. Он понятия не имел, кто эта женщина, что должна означать ее фотография, как он сможет опознать ее, что приобретет или потеряет, узнав ее имя.
Успокаивающий
Не с ветки на ветку, не укрываясь в тени пушистых лап. Движение проявлялось в украшениях. Каждый серебряный шарик, каждый серебряный горн, каждая серебряная подвеска представляли собой трехмерное зеркало. И отражение бесформенной тени гуляло среди этих изогнутых и блестящих поверхностей, вверх-вниз, вправо-влево.
Только что-то летающее по ротонде, то приближающееся, то удаляющееся от рождественской ели, могло вот так отражаться в ее украшениях. Но ни большущая птица, ни летучая мышь с крыльями, размером не уступающими флагам, ни рождественский ангел, ни Молох не кружили в воздухе, поэтому казалось, что часть украшений вдруг накрывало тьмой, которая пребывала в непрерывном движении.
Менее блестящие, с меньшей отражательной способностью, красные украшения тоже являлись зеркалами. И та же самая пульсирующая тьма проявляла себя в яблоках, морковках, рубиновых самолетиках, которые, казалось, сочились кровью.
Фрик чувствовал, что сейчас за ним следит, если, конечно, следит, именно тот, кто следил в винном погребе.
Кожа на затылке натянулась, волосы встали дыбом.
В одном из романов-фэнтези, который ему очень нравился, Фрик прочитал, что духи иной раз могут появляться по собственной воле, но они не могли обретать материальную форму, если ты их не замечал, если твои изумление и страх не поддерживали их, подпитывая энергией.
Он читал, что вампиры не могут войти в дом, если кто-то внутри не приглашал их переступить порог.
Он читал, что злой дух мог сбросить с себя цепи Ада и вселиться в человека, живущего в этом мире, благодаря гадальной доске, но только в том случае, если ты не просто задаешь вопросы мертвым, а проявляешь недопустимую беззаботность, говоря что-то вроде «присоединяйся к нам» или «побудь с нами».
Он читал множество подобных глупостей и понимал, что большинство из них выдумано писателями, старающимися заработать бакс-другой, продав свои глупые книги глупым продюсерам.
Тем не менее Фрик убедил себя: если он не оторвет взгляд от рождественской ели, призрак, отражающийся в украшениях, будет двигаться все быстрее и быстрее, напитываясь энергией, пока наконец все эти стекляшки не разлетятся тысячами осколков, как фанаты, и каждый из осколков, вопьется в его тело, неся в себе крошечный фрагмент пульсирующей тьмы, и тьма эта, насосавшись крови, станет его повелительницей.
Он пробежал мимо дерева, оставил за спиной ротонду. Включил свет в северном коридоре и бесшумно, в кроссовках на резиновой подошве, двинулся вдоль авеню, вымощенной только что отполированными плитами известняка. Мимо гостиной, столовой, комнаты для завтрака, кладовой буфетчика, кухни, практически бегом миновал весь коридор и на этот раз не оборачивался, не смотрел ни направо, ни налево.
Помимо столовой, где обслуживающий персонал мог отдохнуть и перекусить, и оборудованной по последнему слову техники прачечной, в западном крыле находились комнаты и апартаменты тех работников, которые постоянно жили в поместье.