Лицом к лицу. О русской литературе второй половины ХХ – начала ХХI века
Шрифт:
1955–1958 (роман пишется) – начало оттепели и XX съезд в 1956 году.
1964 (роман искажается) – освобождение Н. С. Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР и члена Президиума ЦК КПСС на октябрьском пленуме ЦК КПСС.
1968 (роман восстанавливается) – вторжение войск стран Варшавского договора (кроме Румынии) в Чехословакию и конец оттепели.
Таким образом, частная история написания, искажения и восстановления текста романа «В круге первом» накладывается на «большую» историю того государства, о котором в романе идет речь.
Далее. По крайней мере три героя романа (Нержин, Рубин и Сологдин), хотя и не только они, проходят испытание искушением, «большим соблазном». Государство предлагает каждому из этих персонажей нечто, за что придется заплатить дорогой ценой: осознанным предательством по отношению к другим людям и/или к себе самому (аналогия договора с дьяволом кажется тут не только вполне уместной, но и очевидной). Нержину удается устоять против большого
Эти наблюдения вновь возвращают нас к «табличке» в финале преамбулы к роману. 1955–1958 – оттепельная эйфория, роман пишется в расчете на публикацию в СССР. 1964 – со снятием Хрущева рушатся надежды на печатание полного текста романа, Солженицын делает уступки цензуре и искажает свое произведение. 1968 – ввод советских войск в Чехословакию знаменует окончательное крушение надежд на публикацию романа в Советском Союзе, что позволяет автору отказаться от компромиссного варианта и восстановить (дополнив) неподцензурную версию.
Наконец, и упоминание о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова, безусловно, введено в предисловие к роману «В круге первом» не случайно. Хотя Солженицын прочел «Мастера» уже после того, как закончил основную работу над книгой, он не мог не обратить внимания на некоторые важные точки схождения двух романов. В обоих представлено широкое панорамное изображение Москвы. В обоих возникают зловещие фигуры всесильного влас тителя и его приспешников, причем особое внимание уделяется изображению тайной полиции. А главное, в обоих романах в роли одного из главных героев выводится писатель (в «Круге» – писатель, только еще готовящийся приступать к своему поприщу), противопоставляющий злу и лжи окружающего мира слово правды об истории и современности.
С одной стороны, как совершенно справедливо отмечает А. С. Немзер, солженицынское «сравнение в авторской преамбуле с “Мастером и Маргаритой” не лишено полемического подтекста», хотя бы потому, что «в булгаковском романе слова “рукописи не горят” произносит дьявол – Солженицын не верит в воландовский спецхран. Он знал и знает – горят <…> Нетленными они могут стать, лишь если Бог сохранит писателя, полностью подчинившего себя тому Слову, что властно звучит в его душе и вмещает весь мир» [16] . С другой стороны, упоминая о «Мастере и Маргарите» в предисловии к роману, Солженицын задает точку отсчета для восприятия этого романа и сразу же сообщает читателю об очень высоком уровне своих авторских притязаний. Напомним, что многие годы спустя автор «Круга» так написал об авторе «Мастера и Маргариты» в статье, вошедшей в цикл «Из литературной коллекции»: «Хотя и у него я ничего не перенял, и свойства наших перьев совсем разные, и главный его роман я не полностью принял, – он остается мне тепло-родственным, воистину – старшим братом, сам не могу объяснить, откуда такая родственность» [17] .
16
Немзер А. С. Рождество и воскресение (О романе Александра Солженицына «В круге первом») // Немзер А. С. При свете Жуковского: Очерки истории русской литературы. М., 2013. С. 821.
17
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» // Солженицынские тетради: Материа лы и исследования. Вып. 2. М., 2013. С. 16.
Итак, в предельно сжатом предисловии к роману «В круге первом» Солженицын спрессовал многие важнейшие для этого романа «смыслы».
Кто идет по «выжженной дороге» в стихотворении Арсения Тарковского «Пускай меня простит Винсент Ван-Гог…» (1958)?
Стихотворение Арсения Тарковского «Пускай меня простит Винсент Ван-Гог…», написанное в 1958 году и вошедшее в книгу поэта «Перед снегом» (1962), на первый взгляд, не представляет особых трудностей для интерпретации. Уже с начальных строк мы чувствуем особую простоту формы и отчетливость, старательную сформулированность внутри любого фрагмента этого стихотворения. Двустишия с парной рифмовкой, каждое из которых стремится стать отдельной компактной фразой, казалось бы, специально со зданы для того, чтобы строить в стихах некое рассуждение,
18
Статья написана в соавторстве с Михаилом Кукиным.
Однако, как мы постараемся показать далее, за первым, легко считываемым смысловым слоем этих стихов скрываются и могут быть раскрыты еще как минимум два.
Для начала перечитаем текст стихотворения:
Пускай меня простит Винсент Ван-ГогЗа то, что я помочь ему не мог,За то, что я травы ему под ногиНе постелил на выжженной дороге,За то, что я не развязал шнурковЕго крестьянских пыльных башмаков,За то, что в зной не дал ему напиться,Не помешал в больнице застрелиться [19] .19
Тарковский А. Стихотворения и поэмы. М., 2015. С. 71.
Здесь заканчивается первая часть стихотворения, представляющая собой просьбу о прощении со следующим далее перечислением поступков, за несовершение которых лирического героя нужно простить, и начинается вторая часть, где поэт говорит уже о себе, о своем положении в мире (и положении перед картинами Ван Гога). В этой части, как замечает читатель, смысл несколько усложняется, престает быть таким откровенно простым и даже прямолинейным, каким был в начале:
Стою себе, а надо мной нависЗакрученный, как пламя, кипарис.Лимонный крон и темно-голубое, —Без них не стал бы я самим собою;Унизил бы я собственную речь,Когда б чужую ношу сбросил с плеч.А эта грубость ангела, с какоюОн свой мазок роднит с моей строкою,Ведет и вас через его зрачокТуда, где дышит звездами Ван-Гог [20] .20
Тарковский А. Стихотворения и поэмы. М., 2015. С. 71.
И все же, дочитав эти строки до конца, мы не чувствуем большого затруднения при их сжатом пересказе. Сначала поэт попросил у Ван Гога прощения, потом признался в любви к его работам и, наконец, заявил о своем, поэта, «сродстве» с художником: «А эта грубость ангела, с какою // Он свой мазок роднит с моей строкою…»
Несложно назвать и конкретные живописные источники тех или иных строк стихотворения Тарковского.
Так, двустишие:
За то, что я не развязал шнурковЕго крестьянских пыльных башмаков…неизбежно вызывает в памяти знаменитую серию картин Ван Гога второй половины 1880-х годов, на которых изображена грубая, стоптанная, грязная обувь, ботинки со шнурками. Очевидно, через этот «портрет обуви» художник рассказывает нам о нелегком пути, своем собственном, любого бедняка, простого труженика и человека на земле вообще.
Читая строки:
Стою себе, а надо мной нависЗакрученный, как пламя, кипарис… —мы вспоминаем многочисленные кипарисы Ван Гога. Это одно из «любимых» деревьев позднего, арльского периода творчества художника, кипарисы – герои не только картин, но и писем Ван Гога к родным. Он рассуждает о том, что пишет их по-новому, так, как до него никто не писал, о сложности их цвета, схожести их с обелисками и так далее. Причем, берясь за любимый мотив, Ван Гог всегда трактует кипарисы именно как закрученные, вихрящиеся, взвиваю щиеся и правда напоминающие черное пламя – строка Тарковского «Закрученный, как пламя, кипарис» весьма точно передает экспрессию изображения многочисленных кипарисов у Ван Гога. Назовем несколько наиболее известных работ художника с кипарисами, относящихся к 1889–1890 годам: «Пшеничное поле с кипарисами» (1889, Национальная галерея, Лондон); «Пшеничное поле с кипарисами» (1889, Метрополитен-музей, Нью-Йорк); «Звездная ночь» (1889, Музей современного искусства, Нью-Йорк); «Дорога с кипарисом и звездой» (1890, Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло, Голландия). На последней картине, заметим, изображены два человека, бредущих по дороге.