Лицом к лицу
Шрифт:
Бармен усмехнулся.
– Замок как замок... Хозяин небось интересует...
– Вы имеете в виду Унбехавена?
– А вы?
– Фореджа...
– Довольно давно старик здесь и вправду числился...
– То есть?
– Знаете, - сказал бармен, - вы со мной об этом бросьте... Я тут живу, и моим детям жить здесь... Не надо меня затягивать в это дело, оно и так муторное... Ясно?
– Ничего не ясно, - ответил я, поднялся и, по примеру моего соседа, оставил на столе монету.
Бармен каким-то особым, х о з я й с к и м зрением увидел, сколько я ему оставил, и прокричал - иным уже тоном:
– Большое спасибо!
"Воспитанные мужики, - подумал я, садясь в машину, - и компьютерные:
...Я медленно вел машину по старой гравийной дороге, и замок Кольмберг из маленького, игрушечного делался большим, затаенным, зловещим.
...Подъем стал еще более крутым; резкий поворот; место для парковки машин; я запер "форд", взял аппарат "поляроид" и медленно пошел вверх, к воротам замка. Тишина была окрест и теплое февральское безлюдье, только надрывались, заходились в яростном лае собаки. Возле входа во внутренний двор замка намертво укреплен указатель: "К зверям - направо". Там маленький зоосад. Ясно - здесь любят животных. В этом убеждаешься, когда входишь во двор и видишь павлинов, медленно, царственно и бесшумно расхаживающих по камням. А собаки огромные овчарки в металлических ошейниках, на металлических цепях; белая, истерическая слюна, ощеренные сахарные зубы.
...Внутри замок кажется еще более мощным, чем снаружи: огромные башни; оконца забраны коваными решетками; трехэтажные жилые помещения добротны - во всем чувствуется рука рачительного хозяина.
Я отворил дверь, очутился в маленьком баре, увешанном старинным оружием и оленьими рогами; где-то в глубине дома дзенькнул звонок, навстречу мне вышел парень, спросил:
– Добрый день, вы зарезервировали номер в нашем отеле?
– Добрый день... Номер я не резервировал... В туристском проспекте сказано, что в вашем замке помимо отеля и ресторана открыт музей восточной культуры...
– Да, но вы опоздали...
– Чудак, - услыхал я за спиною скрипучий, сильный голос, - так нельзя говорить с гостями.
Я обернулся: передо мною стоял низкорослый, крепкий человек, лет шестидесяти пяти, то ли седой, то ли выцветший, с мускулистыми руками, которые, показалось мне, жили какой-то отдельной от всего тела жизнью: продольные, очень развитые мышцы и г р а л и свою роль сами по себе; так же сами по себе двигались пальцы, очень короткие и у х в а т и с т ы е.
– Разве точность ответа - чудачество?
– спросил я.
– Говорите на родном языке, - продолжал ухмыляться низкорослый, - сразу слышно, что вы не наш. А что касаемо чудачества, - он перешел на английский, то прав я, а молодому человеку учиться и учиться: нет такого понятия "нельзя"; можно все, если услуга оплачена.
– Сколько будет стоить экскурсия по музею?
– спросил я.
– Сколько ты хочешь получить с господина?
– спросил низкорослый.
Он резко повернулся, толкнул рукой стену, а это была не стена, а дверь на кухню, врезанная в панель, я мельком увидел двух молодых женщин, стоявших возле большой плиты в белых фартучках, мальчишку, чем-то похожего на низкорослого, одетого, так же, как и старик, в традиционный баварский костюмчик - зеленая куртка с темными лацканами, зеленые суконные гольфы, потом дверь мягко захлопнулась, и парень, как-то странно отведя глаза, сказал:
– Ну что ж, раз хозяин позволил - пойдемте.
Темными, таинственными переходами мы двинулись в ч р е в о старого замка. Шаги наши были глухи, тишина - осязаемой, гнетущей; если уж пробовать как-то по-новому передать (в кино или ТВ) смысл понятия о ж и д а н и е, то искать нужно именно в тишине старого замка, оборудованного по последнему слову техники кондиционерами, люминесцентными лампами и специальными уловителями дыма, - в случае возникновения
Мы поднялись на второй этаж; в огромном зале были представлены экспонаты искусства древнего Китая и Японии: бронза, живопись, мебель.
"Надо запросить наши музеи, - подумал я, - может быть, эта коллекция вывезена от нас. Ведь традиции востоковедения, великого ученого Лазарева, не говоря уж об Афанасии Никитине, были сугубо развиты в России, - куда ни крути, единственное государство в мире, объединяющее в себе уникальное двузначие: Евразия".
– Говорите по-английски?
– спросил я парня.
– Мало. Понимать - понимаю, но говорить смущаюсь. Хотите посмотреть каждый экспонат или перейдем в другие залы, а оттуда начнем спускаться вниз?
– А как у вас обычно смотрят экскурсанты?
– Смотря какой экскурсант...
– Ну такой, например, который понимает толк во всех этих штуках, хочет что-то купить, продать или обменять...
– Так чего ж вы с господином Унбехавеном об этом не поговорили? Таких посетителей он водит лично.
– Мне показалось, что вы у господина Унбехавена за гида, - ответил я, заново в ы с ч и т ы в а я низкорослого хозяина в потертом баварском костюмчике... Вот он каков, этот Унбехавен, "скромняга мужик", столь демократично обучающий бизнесу своего молодого служащего...
– Я у него за все, - ответил парень.
– Золотой человек, простой, добрый... Требовать - требует, это верно, но если вкалываешь как следует да нос не суешь в чужие дела, дисциплинирован и внешне подтянут и стрижен, не то что в о л о с а т ы е в городах, тогда лучше хозяина и быть не может, такие только в старые времена были: крутые, но справедливые, простого человека в обиду не давали...
Я хотел было спросить про "старые времена", но понял, что делать этого никак нельзя, ибо все те, кто проходит воспитание у бывших, весьма пугливы и осторожны, ибо их приучают преклоняться перед "сильной рукою", которая карает, коли ты в о л о с а т, но защищает, если покорен, если думаешь, как все, не суешься с вопросами и заученно повторяешь то, что тебе говорит старший начальник, - ибо все остальное суть ересь и гниль, пропагандируемая "врагами нации". (Я подумал о памяти: здесь живут еще многие и - самое страшное растут многие, которые хотят вытравить все воспоминания о том ужасном, что принес с собою нацизм, повторяя как заклинание: "Гитлер был личностью, идеалистом, которого обманывали соратники; всего за какой-то год он смог навести п о р я д о к в Германии, а что есть прекраснее порядка, если для этого и потребовались определенные акции против людей чуждой крови и идеи? Надо, кстати, еще доказать, что акции были неразумно жесткими, может быть, все это пропаганда врагов! Надо еще доказать, что фюрер знал обо всем, что происходило в стране, - даже на Нюрнбергском судилище русские и англо-американцы не смогли найти подписи Гитлера на приказах о ликвидациях, лагерях и повешенных! Фюрер не мог отвечать за поступки недобросовестных людей, которым враги поручили компрометировать национал-социалистское движение проявлениями жестокости, столь чуждой доктрине великого лидера нации!"
Попытка обелить Гитлера, "подправить" его портрет, "объективизировать" не что иное, как желание обелить нацизм. Не все это понимают на Западе. А это - тревожно, ибо столь угодное человеческому сердцу качество: отринуть злое, сохранить в душе доброе, может - при определенных условиях, в первую голову экономических, когда скачут цены, царствует неуверенность в завтрашнем дне, растет страх перед войною, - быть использовано теми ультраправыми, которые ищут идеал будущего в примерах прошлого, но никакие в научном исследовании возможностей дня завтрашнего; идеал их прошлого определенно однозначен - это фашизм.)