Лицом к лицу

Семенов Юлиан Семенович

История повторилась: "показания очевидцев" о Ниммерсдорфе были опубликованы в "Фёлькишер Беобахтер" в д е н ь обращения Геббельса к нации, все было спланировано заранее, Ниммерсдорф был с д е л а н во имя того, чтобы вечером того же дня Геббельс мог заявить: "Где тот сумасшедший, нет, где тот п р е с т у п н и к, который считал, что большевики хоть немного человечнее, чем мы их представляли миру?! Мы повторяем свою клятву истребить огнем и мечом виновников. Но прежде чем мы отомстим, надо привести весь немецкий народ на это место и показать, что ожидает каждого, если мы не будем отдавать все силы, чтобы отбросить кровавый поток с Востока!"

Яснее

ясного: надо было заставить каждого немца забыть и думать о мире, Геббельс готовил народ к тотальной смерти, покойник тащил за собою в могилу народ!

Трагично: ни тогда, ни, увы, сегодня в ФРГ никто не знает слов, сказанных в Москве в самую тяжелую годину войны, когда нацистские оккупанты жгли наши города и расстреливали детей и женщин: "...гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается..."

...Более сорока лет прошло после начала той трагедии, в которую вверг человечество гитлеровский рейх. Более сорока лет со дня Победы. Память героев, сломавших фашистскую тиранию, бессмертна.

Но как же в таком случае объяснить, что целый ряд западных газет и журналов предоставляет свои страницы перепечатке пропагандистских материалов из геббельсовской прессы? Кому это на пользу? Немцам? Вряд ли. Так кому же?

4

Позвонил знакомый из Мюнхена.

– Тут нашим правым "патриотам" очень не нравится деятельность Штайна. Злит работа и тех, кто его поддерживает. Поимейте это в виду.

– Мало ли чья деятельность не нравится мне в Мюнхене! Мне, например, очень не нравится деятельность бывшего нациста князя Отто фон Габсбурга, а его протащили в Европейский парламент!

– Видите ли, в Мюнхене сильны позиции тех, кто может сильно помешать вам в вашей работе.

– То есть?

– Ну, это не по телефону...

...Вечером пришла информация от западногерманских журналистов, словно бы продолжившая тему беседы с Мюнхеном.

"Президент ведомства по охране конституции ФРГ Рихард Майер протестует против плана рада депутатов коалиции внести изменения в закон и предоставить больше юридических прав жертвам подслушивания телефонных разговоров.

Состоялся разговор между министром внутренних дел Баумом, статс-секретарем фон Шёлером, президентом ведомства по охране конституции Манером и депутатом СДПГ Гуго Брандтом. Тема беседы - юридическая обоснованность подслушивания телефонных разговоров писателя Гюнтера Вальрафа. В 1974 году за ним была установлена телефонная слежка, которая, по мнению Брандта, депутата от социал-демократической партии, не имела никаких оснований.

В центре спора - закон Г-10, который позволяет в случае подозрения в антигосударственной или террористической деятельности граждан нарушать десятый параграф Основного закона, гарантирующий тайну переписки и телефонных разговоров".

Вальраф был одной из первых жертв подслушивания. Но он был и первым, кто обратился в суд с жалобой против учреждения, незаконно установившего за ним слежку. Поводом к подслушиванию послужила некая "тайная встреча" писателя 11 января 1974 года с террористкой Маргрит Шиллер. Вальраф представил алиби: он не был в тот день в поезде, где по донесению шпика, следившего за Шиллер, произошла "встреча".

Обвинение против писателя было выдвинуто на основе словесного описания и одной косвенной "улики": террористка держана в руке повесть, заглавие которой шпик не мог припомнить, но которое напоминало ему заглавие одной из книг Вальрафа. На основе этого и ряда других подобных "фактов", доказывавших "антигосударственную"

деятельность Вальрафа, было отдано распоряжение о подслушивании его телефонных разговоров, которое, как оказалось, продолжается уже много лет.

Глава,

в которой Эдуард Фальц-Фейн рассказывает о Московской Олимпиаде, о жуликах из Лондона, похищающих русские картины, и о том, как мне стали известны подробности неонацистской активности

1

– Здравствуй, это я. Барон. Голос ликующий.

– Я только что прилетел с Олимпиады! Это было божественно! Браво! Поздравь меня! Я отслужил панихиду по дедушке в Лавре! Был священник! Я снимал на поляроид, чтобы показать кое-кому в Париже, они ж ничему не верят! Слюшай, меня принимало Министерство культуры! Газеты написали мое открытое письмо, ах да, ты про это, слава богу, знаешь, там ведь твое предисловие обо мне! Я совершенно счастлив! Поэтому я решил взять себе у себя же недельный отпуск. А ты поработаешь: садись за руль и немедленно выезжай в Ниццу. У меня есть очень важная новость! Пока!

– Погоди! Во-первых, я должен получить французскую визу. Во-вторых, надо доделать кое-какие дела здесь, в Бонне. В-третьих, если я смогу приехать, где мы с тобою увидимся?

– А разве я не скасаль?! Около аэропорта, при главном входе, в три часа.

– Погоди! Но я - при самом лучшем раскладе - не смогу выехать раньше начала недели!

– Хорошо, во вторник!

И я успел-таки во вторник, к трем! Барон ждал меня, сидя за рулем.

– Слюшай, мы сейчас поедем с тобой в Ване, - начал он деловито, как будто мы расстались полчаса назад, - на виллу господина Петриковского. Он сам из Киева, ему далеко за восемьдесят, у него невероятный склероз и временами бывают прободения памяти. Всем заправляет его жена, ее здесь зовут мадам Петри. Она немка, вышла за него замуж в Берлине и специально выучила наш русский, чтобы говорить с мужем на его родном языке, понимаешь?! А дочка хоть и говорит по-русски, все-таки дочь русского человека - сущая француженка! Понял меня? Это - плохо! Сейчас поедешь следом за мною, не отставай, движение страшное. Ты должен говорить с ними не спеша, мадам все-таки немка. Ты увидишь поразительные вещи, приготовься!

Поднявшись из шумной Ниццы вверх, по направлению к Грасу, последнему убежищу Ивана Бунина, мы начали вертеться среди маленьких улочек, где встречным машинам не разъехаться; остановились возле небольшого дома; вошли во двор; сотни кур кудахтали в больших курятниках.

– Все, что ты увидишь у старика, - объяснил барон, - он смог купить, разводя кур. У него их тысячи, его тут все знают как главного курятника.

Навстречу нам из дома вышла мадам в аккуратных белых кудряшках, следом за нею шел бритоголовый, крепкий, совсем еще не старый месье Петриковский со странной улыбкой на скуластом лице, а за ними с заливистым, дружеским деревенским лаем, расшаркиваясь хвостом, скакал пес.

После взаимных представлений хозяин виллы взял меня под руку:

– Милости прошу к нашему шалашу.

– Благодарю.

– Вы к какому роду войск приписаны? Улан? Драгун?

Барон сделал мне страшные глаза; я ответил "социальным покашливанием" и начал расхваливать погоду.

– Как же, как же, тепло, - согласился месье Петриковский.
– Похоже на мой Киев, там такая же чудо-погода...

Мы вошли в дом, и я, как и предсказывал барон, действительно обомлел, потому что на стенах всех комнат - полотна русских художников, да какие еще полотна!