Лидия
Шрифт:
На стене, вокруг тёмного глазка иллюминатора, висели стереоскопические снимки.
Земля. Старинные города с узкими улочками и вымощенными истёртым булыжником дороги, крепости на взгорьях, небо ванильного цвета, утренняя дымка над рекой. Почти на всех фотографиях была Анна, хотя я даже не смог узнать её с первого взгляда — волосы её стереоскопическая копия всегда закалывала в пучок, лицо выглядело полнее и руки не казались такими тонкими. На некоторых снимках она позировала одна, улыбаясь невидимому фотографу,
Я не стал ни о чём спрашивать.
— Должна тебе признаться, — сказала Анна, когда мы только зашли в её отсек, — что никакой бутылки скотча у меня нет.
— Я догадывался, — сказал я.
— Но всё-таки пошёл? — хитро улыбнулась она. — Почему?
— На самом деле… — Я подошёл к ней совсем близко; она взволнованно вздохнула, и её щёки слегка порозовели. — На самом деле я не очень-то люблю скотч.
— Я тоже.
Она коснулась нашивки с гербом Земли на моей груди, потом медленно провела рукой по моему правому плечу. Она часто дышала; взгляд у неё затуманился, как у пьяной.
— Я тебе нравлюсь? — спросила она.
— Нравишься, — сказал я.
Она улыбнулась — медленно и мягко, улыбка несколько секунд таяла на её лице, — а потом губы её приоткрылись, она судорожно вздохнула и обняла меня за шею. Её руки были нежными и холодными. Я притянул её к себе.
Она вся дрожала.
— А ты… — пробормотал я. — А я…
Я поцеловал её — медленно и нежно, — и она тут же ответила на мой поцелуй. Её язык скользнул по моим губам и оказался у меня во рту — горячий, с лёгким привкусом энергетического мыла. Я стиснул её так сильно, что она застонала, и сжал рукой её грудь.
Она быстро скинула комбинезон, а я сломал на своём молнию, выдираясь из него, как из смирительной рубашки.
Мы легли на койку — узкую и жёсткую, как в больничной палате. Я никак не мог снять с неё лифчик — эластичный и плотный, из телесного цвета ткани, — и она стянула его через голову.
Вскоре на нас уже не осталось одежды. Она лежала подо мной, обхватив меня за шею и нетерпеливо ёрзая, вздрагивая на кровати, прижимаясь ко мне.
Но… ничего не было.
Тогда она залезла верхом и принялась тереться об меня, тяжело вздыхая и постанывая, но это не помогало.
Я хотел её, но ничего не мог с собой поделать.
Вскоре она сдалась, и мы просто легли рядом на кровати.
— Извини, — сказал я. — У меня… раньше ничего такого не было. Просто… вся эта невесомость, полёты…
— Я понимаю, — сказала она, повернувшись ко мне. — Правда. Тебе не за что извиняться…
— Нет, всё-таки… — сказал я. — Понимаешь, Лида, я…
— Лида?
Девушка приподнялась на одной руке и, улыбнувшись, произнесла…
28
— Таис! Таис, ты слышишь меня?
Яркий свет
Я поднялся с кровати.
Меня немного качало, ноги дрожали от слабости, но я всё равно сделал несколько шагов — по обжигающе-холодному металлическому полу — и остановился напротив двери.
На меня смотрел красный глазок панорамной камеры.
— Таис, — сказал я и усмехнулся, — мне кажется, у меня осталось совсем немного времени. Что ты там говорила? Я перезагружаюсь, как компьютер?
Я вдруг рассмеялся.
— Не знаю, слышишь ли ты меня, — сказал я, — не знаю, есть ли ты там вообще, но… мне кажется, дело не в этом. Не в том, о чём ты говорила. Мне кажется, я просто…
Свет в комнате замерцал с раздражающим высокочастотным треском, а под потолком что-то бухнуло, как будто звуковая волна на огромной скорости разорвала застоявшийся воздух.
— Таис! — закричал я. — Что здесь происходит, Таис?
Но мне никто не отвечал.
27
Она была болезнью, поразившей моё сознание и тело. Она исчезла, растворившись в бездне нейросети, оставив после себя пустоту, которую я чувствовал каждое мгновение своей жизни. Без неё всё стало тюрьмой — пыльная квартира матери, где ещё чувствовался запах эклеров и крепко заваренного чая, орбитальные станции с обжигающим светом лазерных ламп, тесные, как одиночные камеры, корабли, летящие с ускорением, от которого перехватывало дыхание и ломило кости.
С Анной я больше не встречался.
Под конец моего пребывания на марсианской станции к бесцельным шатаниям по коридору и орбитальному восходу в иллюминаторе добавилось ещё одно развлечение.
Я обнаружил, что на любом терминале можно получить подробную информацию обо всех запланированных гражданских рейсах. Моего доступа обычно хватало, и я любил, наглотавшись тошнотворной суспензии, просматривать списки экипажей, надеясь увидеть кого-нибудь из бывших сокурсников. Информация обновлялась с задержкой, не чаще одного раза в день, и случалось так, что после синхронизации с центральным сервером на Земле целые корабли пропадали из расписаний, корректировалось время, втискивались в список экипажей новые, ничего не значащие имена.
Одно имя я, впрочем, узнал — и долго обновлял страницу с экипажем, всерьёз решив, что у меня начались галлюцинации.
Лида!
Оператор четвёртого разряда.
Такую же должность занимал на Сфенеле и я. Это могла быть её полная тёзка, что, несмотря на редкое имя, было не так уж невероятно, однако я не мог заставить себя поверить в подобное совпадение.
Это была она.
Лиду приписали к кораблю, который курсировал между Землёй, Марсом и Европой — как и Фиест Анны.
Её корабль назывался Атрей.