Лиходолье

Самойлова Елена Александровна

– Тьфу ты, глухая тетеря, – в сердцах выпалил возница, устав ждать ответа. Отвернулся и забурчал себе под нос что-то вроде того, что наберут караванщики всяких убогих по доброте душевной, а ему с ними нянькаться. Я усмехнулась и пожала плечами, продолжая скорее по привычке, чем по необходимости водить кончиками пальцев по «путевому кресту».

Ой, не той дорогой мы едем, не той. Я скользнула пальцами вниз по «кресту», где лежала тарра, подсказывающая будущее. Если продолжим ехать той же дорогой, то приедем в никуда. Не наш это с Искрой путь, чужой, надуманный. Беда в том, что и нашего пока не видно. Харлекин так радовался, что всего через неделю-другую мы прибудем в Огнец, где, по его словам, можно наконец-то найти и дом, и спокойную, относительно сытую жизнь, что убедить его поискать какое-нибудь другое

место будет нелегко. В первую очередь потому, что я сама толком не смогу объяснить, что мне не нравится. Что у меня есть? Смутные подозрения и туманные намеки Ровининых тарр. Слишком мало, чтобы железный оборотень поверил в мою правоту, особенно когда я сама в нее не слишком-то и верю. Проще всего приказать – и Искра послушается, но затаит серьезную обиду, но самое худшее, если харлекин сочтет, что его всего лишь используют. Ведь ошейника и клетки он боится куда больше, чем железного копья в груди или занесенного над склоненной головой меча.

Я вздохнула, переворачивая последнюю тарру, лежащую на раскладе «рубашкой» вверх.

«Повешенный». Жертва.

– Мия!

Я вздрогнула, оборачиваясь на непривычно веселый голос Искры. Тарра выскользнула из пальцев, со стуком ударившись о пол телеги.

Харлекин махнул мне рукой, подводя коня поближе к повозке и заставляя того рысить в шаге от деревянного борта. Рыжие волосы, давно выбившиеся из куцего хвостика, свободно полоскались на ветру, лисьи глаза задорно блестели, рубашка на спине вздулась пузырем. Искра широко улыбнулся и свесился с лошади, умудрившись на ходу звонко поцеловать меня в губы и выпрямиться в седле раньше, чем я успела шутливо хлопнуть нахала по лбу.

– Что нагадала?

Улыбка у меня растаяла, и я лишь невнятно пожала плечами, одним движением сгребая расклад в кучку.

– Как всегда – дальняя дорога и неизбежность выбора.

– Между чем и чем? – Искра мгновенно посерьезнел и склонил голову набок. Потом покосился в сторону возницы и нетерпеливо отмахнулся: – Мне сейчас некогда, караван слишком растянулся, приходится то подгонять отстающих, то просить обгоняющих придержать коней. Вечером на привале расскажешь, что нам выпало, ладно?

– Постараюсь. – Я улыбнулась, собирая тарры в кожаный мешочек и вешая их на пояс.

Вечером так вечером.

Судя по тому, как торопливо солнце стремится к горизонту, закат в Лиходолье – дело стремительное.

Так оно и оказалось. Раскаленный шар спускался за горизонт так быстро, что не успели мы оглянуться, как от него остался лишь тусклый алый краешек, заливающий быстро темнеющие небеса кровавыми разводами.

С наступлением сумерек караван остановился. Боярышниковая роща по-прежнему тянулась по левую руку, наполняя изрядно посвежевший вечерний воздух приятным, чуть сладковатым запахом мелких белых цветов, а терновых кустов по-прежнему не было видно. Бывалые караванщики, с беспокойством ожидавшие возвращения отправленных на разведку двоих охранителей, вполголоса рассуждали о том, что год назад до терновых зарослей можно было доехать за один лишь только световой день. А в этот раз вроде бы и не задерживались на привале дольше, чем обычно, и ехали не слишком медленно, а вот поди ж ты – первый вечер в лиходольской степи встречаем не у колючей терновой стены, а у боярышника, усеянного цветами. Кто-то бурчал, что вот, с первого дня поход не задался, лучше бы вернуться да обождать пару дней, кто-то возмущался, что остановились слишком рано – ведь небо еще вовсю полыхало рыжим и алым, а густые тени залегли лишь у корней кустов и в глубоких тележных колеях.

Негромкие пересуды были прерваны топотом копыт. Охранители вернулись и первым делом объявили, что на версту вперед все еще тянется боярышниковая роща и нужно готовиться к ночевке прямо на этом месте. Стоя рядом с Искрой, я наблюдала за тем, как караванщики споро и умело управляют лошадьми, запряженными в телеги, выстраивая из груженых повозок некое подобие большой подковы. Как привычно загоняют внутрь этой самой «подковы» стреноженных коней, как разводят костры, перекрывая самым большим и ярким получившиеся «воротца».

– За телеги ночью никому не выходить! Если очень приспичит, идете с часовым. Часовые сменяются каждые два часа – если кого увижу спящим на посту, тому не поздоровится. – Старший охранитель уже третий раз обходил «подкову»

по кругу, проверяя, достаточно ли у каждого костра заготовлено нарубленных веток боярышника, хорошо ли стреножены лошади.

Людей «мирных» – торговцев и тех возниц, что не умели хорошо обращаться с оружием, – определили поближе к центральному костру, охранителей – к телегам, спальники для троих часовых развернули у «воротец», туда же отнесли самую большую охапку нарубленного сухостоя. Заготовленные еще в Черноречье дровяные связки из смолистой сосны решили пока не трогать: когда углубимся в степь, где самый высокий кустарничек будет высотой мне по грудь с веточками толщиной с девичий палец, вот тогда дело и до сосновых полешек дойдет. А пока караванщики обходились чем есть. Срубленные боярышниковые ветки шипели и плевались угольками, но горели хорошо, ярко, да и густой чадящий дым успешно отгонял донимавшую и людей и животных кусачую мошкару.

Крикливая, нарумяненная торговка, что громче всех возмущалась всю дорогу на тряскую телегу и еле тащившийся, по ее словам, караван, с наступлением темноты как-то резко присмирела, подобрела и даже соизволила отвести меня к одному из центральных костров, придерживая пухлой рукой под локоть. Усадила на расстеленный на земле кусок войлока, которым обычно накрывали товары в телеге от дождя, сунула мне в руки миску с жидковатой походной кашей, которую варили здесь же, ломоть хлеба с солью и уселась рядышком, терпеливо дожидаясь, пока я нашарю в своей тощей походной сумке резную деревянную ложку. Сама торговка от еды отказалась, только нервно переплетала пальцы, украшенные серебряными кольцами, да посматривала на мелодично позванивающие браслеты на моих запястьях. Я искоса взглянула на нее сквозь шелковую ленту на глазах – немолодая женщина даже не скрывала клубящееся у самой поверхности беспокойство, в котором то и дело мерцали проблески застарелого испуга. Видать, не в первый раз едет через лиходольскую степь, знает, что тут может ненароком объявиться, и потому с наступлением ночи едва ли не трясется как осиновый лист.

– Эй, гадалка! – Я повернула голову на звук голоса. Торговка говорила приглушенно, едва ли не шепотом, то и дело оглядываясь за плечо, туда, где за частой цепью костров и телегами, нагруженными добром, простиралась черная безлунная ночь. Звезд тоже не было видно – их затянули невесть откуда набежавшие облака. – А ты и правда «зрячая»?

Я негромко рассмеялась, отправила в рот очередную ложку каши – пригорела слегка, да и постная слишком, но есть можно. Показала длинным черенком ложки на повязку на глазах.

– А что, похоже?

– Да я ж не в этом смысле. – Торговка подсела ближе, так, что я почувствовала исходящий от нее запах дешевого притирания с резким ландышевым ароматом. – Ты ж будущее видишь? На таррах днем гадала…

– И что? – Я откусила кусок от горбушки, села поудобнее, подобрав под себя ноги. Зря я все-таки высмеяла эти степняцкие штаны – пусть нелепо выглядят, зато оказались на диво удобными, да и в подоле не запутаешься, в отличие от широкой ромалийской юбки. Надо будет все-таки поблагодарить Искру, когда тот сменится с дежурства у «воротец». – Будущее – это не ровная дорога. Это путаный клубок, где каждый шаг выводит тебя на новую развилку, а то и перекресток. Его тяжело увидеть целиком, можно рассмотреть лишь на два-три шага вперед.

– Да мне хоть на два шажка. – Женщина воровато оглянулась, тихонько тряхнула широким тяжелым поясом, обернутым вокруг талии. – Я денег дам, только направь так, чтобы до Огнеца без потерь доехала. Ты ж с орденским служителем к нам прибилась, а кажется, будто не он ведет тебя, а ты его. И меня проводи в целости до города, я вас обоих из своих запасов кормить буду, и не такой казенной бурдой, которая простым сопроводителям полагается.

Я с трудом проглотила смешок, представив лицо Искры, если б тот услышал, что его записали в «орденские служители». Мы почему-то думали, что бронзовый кругляшок, доставшийся от Викториана, просто нечто вроде пропуска, а он оказался знаком принадлежности к Ордену Змееловов. Пошутил над нами дудочник, ничего не скажешь. Теперь бы с настоящими орденцами не столкнуться, а то беды не оберешься – на чистую воду нас с Искрой выведут простейшим вопросом, да хотя бы «Как зовут главу Ордена?». Харлекин вряд ли знает, а я и подавно. Спросить, что ли, у Вика, если встретимся?