Лиходолье

Самойлова Елена Александровна

– Кто?! – Змейка моментально вскочила, заметалась, будто бы не зная, за что сначала хвататься – за седло, небрежно брошенное на землю, или за разворошенные сумки. – Ты уверен, что это был змеелюд?

– Отвечаю по порядку – кто именно, не знаю. Уверен только в том, что приказ остановиться отдавала не ты, но звучало очень похоже. Это даже не столько услышанное слово, это ощущение – как будто тебя парализует изнутри и ты с разбегу ударяешься о невидимую стену. – Оборотень усмехнулся, подходя ближе к растерянной девушке. – Поверь мне, я это чувство благодаря тебе хорошо запомнил.

– Нам надо вернуться! Я хочу найти его, хочу поговорить! – Она опять засуетилась, а харлекин сумел выдохнуть только одно-единственное слово:

– Нет.

– Нет? – Змейка остановилась, в золотых глазах мелькнуло непонимание. – Почему?

– Тебя попросту убьют, – тяжело вздохнул оборотень. – И вряд ли твой сородич вмешается – позволил же он тебя прогнать. –

Искра подошел еще ближе, осторожно взял холодные узкие ладошки, с которых уже сползла золотая чешуя. – Ты мне лучше скажи вот что – почему ты так болеешь за людей, для которых ты – никто, грязь, нелюдь, недостойная жизни? Люди вырезали твою первую семью, чуть было не уничтожили вторую, а ты все равно на их стороне. Почему не на моей?

– Искра… – Она моргнула, будто бы просыпаясь ото сна, склонила голову набок странным, знакомым еще с Загряды жестом, который сохранился у нее и в новом облике.

– Ведь разве не я сейчас твоя единственная семья? Я защищаю тебя, забочусь о тебе, но почему, стоит только кому-то из людей отнестись к тебе по-доброму хоть раз, поделиться хлебом или спеть песенку у костра, как ты забываешь обо мне и только и думаешь, как бы уберечь их?!

Немигающий, кажущийся неизменно спокойным и холодным взгляд змеиных глаз на лице, которое поначалу вызывало у Искры лишь оторопь и желание разбить его в кровавую кашу, только бы больше не видеть никогда.

– А знаешь что… – Харлекин встряхнулся, ощущая, как левая рука до самого плеча покрывается бронепластинами, как изменение затрагивает грудную клетку, которая тоже становится металлической, покрытой еле заметной насечкой. Как сдвигается в сторону часть брони, открывая отверстие, из которого показывается пульсирующий мягким свечением кристалл, оплетенный золотыми нитями. Тот самый, который Змейка когда-то вложила ему в грудь, научив тем самым не притворяться, а быть. Управляющий блок, который в значительной степени усовершенствовал его конструкцию и наконец-то структурировал разрозненные фрагменты памяти. Источник энергии, позволявший осуществлять переход из маскировочной модификации в боевую без необходимости подпитки извне. Незаменимая деталь, без которой он очень быстро станет тем, кем был раньше, – железным оборотнем, живущим от охоты до охоты. Без цели, без смысла, без назначения. Простой машиной для убийства, зацикленной на одной-единственной простенькой программе выживания в чуждой, неблагоприятной среде. – …Если я занимаю в твоей жизни столь незначительное место, забирай его, свой подарок. Прямо здесь и сейчас. Обещаю, что успею отойти от тебя достаточно далеко до того, как начну снова воспринимать тебя как добычу.

Змейка уставилась на мерцающий золотистый камень так, будто бы впервые увидела. Покачала головой – и мягко надавила на него ладонью, возвращая на место.

– Ты мне нужен, Искра. Такой, какой ты есть сейчас…

Ликование. Непонятное, ранее не ощущаемое – но сразу узнанное. С резким звоном встала на место защитная панель, закрывающая управляющий блок, и харлекин потянулся к ней, златоглазой, стоящей совсем рядом, почти позабыв о том, что левая рука и часть грудины у него до сих пор металлические. Такая мелкая, ничего не значащая деталь…

Острые железные когти очень бережно, очень точно разрезают рубашку – без нее Змейка гораздо соблазнительнее, гораздо лучше! – живая рука обхватывает ее за талию, прижимает к разгоряченному телу.

Надо бы поосторожнее, надо бы…

Но золотые озера ее глаз подчиняют сильнее, чем орденские дудки, в них так легко провалиться и остаться навсегда пленником этого «змеиного золота». Добровольным пленником, не желающим более свободы…

Она откликается на каждое касание, как хорошо настроенный инструмент. Золотая чешуя покрывает узорчатыми извивами ее щеки, грудь, живот, блескучими ручейками «растекается» по бедрам. Змеиные глаза горят ярко, куда как ярче, чем затухающий, прогоревший до рыжих углей костер. И по-хорошему надо бы поначалу быть более осторожным и неторопливым, но она подгоняет его каждым движением навстречу, каждым жестом или касанием, каждым вздохом и взглядом, и он поневоле подстраивается под этот ее ритм – рваный, быстрый, сложный, как ромалийский танец, что отплясывают лирхи на раскаленных угольях. Звон колокольцев на ее браслетах создает иллюзию еще одного танца, очень личного, предназначенного только для них двоих…

«Ты мне нужен, Искра».

Системное сообщение о достижении второго уровня развития харлекин проигнорировал…

Глава 10

Чем дальше в степь, тем становилось суше и жарче. Трава стлалась низко над землей, яркие пятна цветов почти полностью исчезли, сменившись белесыми метелками «пастушьей сумки» и длинными прядями ковыля. Ветер дул нескончаемо, изредка меняя направление, но оставаясь одинаково сухим и холодным. Пейзаж угнетал своей однообразностью: всюду,

насколько хватало глаз, тянулось одно и то же зеленоватое травяное море, над головой небо с утра и до вечера было одинаково синим и высоким с редкими клочками облаков. Изредка попадались жиденькие заросли кустарника, одиноко стоящие деревья с разросшимися в разные стороны крепкими узловатыми ветвями или небольшие каменистые холмики, усеянные белесыми окатышами. К одному такому холму я хотела подойти поближе, чтобы рассмотреть получше, но Искра меня не пустил – сказал, что это древние могильники, в которых хоронили павших воинов еще в те далекие времена, когда Лиходолье было обычной степью, а нечисти в ней водилось куда как меньше, чем кочевых народов. Мелкие стычки, которые легко могли перерасти в кровопролитную войну между двумя многочисленными родами, в то время случались часто, и на местах побоищ люди воздвигали такие вот курганы – попросту стаскивали тела в одну большую братскую могилу и засыпали землей и камнями, выстраивая холмики. Шаман племени три ночи совершал у свежего могильника какие-то обряды, после чего мертвецы считались запертыми в подземном мире и не могли выбраться в мир живых, пока их не потревожат первыми.

Я слушала харлекина, который спокойно шел по едва намеченной в траве тропке, ведя коня в поводу, и только диву давалась, откуда Искра набрался таких историй. О степняках даже Ровина знала немного, в основном те байки, которые передавались из уст в уста на перекрестках дорог, где иногда встречались ромалийские таборы, а железный оборотень рассказывал уверенно и много, как будто сам несколько лет жил со степными кочевниками.

– И откуда ты столько знаешь, а? – поинтересовалась я, свесившись с седла и наклоняясь к Искре. Он равнодушно пожал плечами и едва заметно улыбнулся.

– Я же говорил про Огнец. Можно сказать, что та, которая приняла меня под свое крыло, очень любила поболтать об истории здешних мест. Ей было интересно учить меня не только охоте на людей, но и более традиционным наукам. Чтению, письму. – Харлекин замедлил шаг, обернулся, глядя мне в глаза. – Обращению с женщинами.

Я торопливо отвела взгляд, между делом поправляя рубашку, опять сползшую набок и приоткрывшую небольшой синяк от слишком крепкого поцелуя на плече. Значение такой «метки» Искра пояснил поутру, в промежутке между одеванием и завтраком, после чего мне почему-то было уже неловко показывать эти отметины. Шассы не проявляют повышенный интерес к чужим отношениям между разнополыми особями, пока они не вредят общине, а в особенности детям, и потому демонстрация особой близости была как-то не принята и никого особенно не интересовала. У людей оказалось совсем иначе – близкие отношения между мужчиной и женщиной, стоило им только начаться, сразу же подвергались неуместному обсуждению, а то и публичному осуждению, если пара не была связана брачными узами. Осуждались и слишком чувственные проявления симпатии, и холодность, и неумение выбрать кого-то одного, хотя, казалось бы, какое дело всем этим людям до того, что творится в чужой постели? Ведь никого из них свечку в спальне держать не звали, горестями или радостью не делились – но все равно находились любители посудачить на тему, кто с кем сошелся, а потом и кто от кого сбежал. То ли от зависти, то ли от желания хоть как-то приукрасить собственную жизнь, серую, неприятную и лишенную ярких эмоциональных всплесков, но зачастую люди бесцеремонно влезали в чужую близость. Жадно разглядывали все то, что успевали разглядеть, пока их не прогоняли, а потом строили догадки, спеша поделиться с соседом об увиденном и подслушанном. О том, что у кого-то, оказывается, все не так серо, уныло и буднично, как у большинства. «Не по-людски», – как со смешком выразился Искра, принимая из моих рук кривовато, но крепко зашитую рубашку, которую сам и распорол железными когтями в первую нашу ночь, поленившись снять ее с меня, как полагается.

– Далеко нам еще? – негромко поинтересовалась я, отирая рукавом испарину со лба и украдкой покосившись на небо.

– Не слишком. – Искра пожал плечами, указывая в сторону небольших каменистых холмов, видневшихся на горизонте. – Нам туда. До Огнеца есть и короткая дорога, надо просто знать, как по ней добираться. И ехать только налегке, без нагруженных с верхом телег и толпы сопровождающих.

Солнце еще высоко, но уже начинает клониться к закату. Четвертый день пошел, как мы ушли из каравана и поехали по едва различимой тропе прочь от наезженного тракта и не встретили пока что ни людских поселений, ни нечисти. Дни проходили спокойно, а черная непроглядная мгла, которая накатывала откуда-то из сердца Лиходолья с наступлением сумерек, будто бы обходила нас стороной. Понаблюдав за этим пару дней, вчера я поделилась с харлекином своими размышлениями, на что тот недолго думая ответил, что хищники всегда идут следом за добычей, а нас с ним в данном случае добычей назвать было сложно. Скорее, нас могли рассматривать как конкурентов, но пока мы не нарушаем границ чужих «охотничьих угодий», не отбиваем чужую «пищу», нас вряд ли тронут.