Лихоимка

Храмушина Надежда

Сон. Продолжение.

Лес все-таки кончился. Мы стояли у высокой каменной стены. На поверхности её начал вырисовываться контур двери, словно водил кисточкой невидимый художник. Снегурочка медленно повернула ко мне свое страшное лицо и начала что-то мне говорить, но я её не слышала. Потом она открыла нарисованную дверь и потянула меня за собой. Я сделала несколько шагов и очутилась за стеной. Передо мной был мрачный каменный дом с огромной поляной перед ним. Трава на поляне была серая и вся в каплях красной росы. Это кровь, кругом кровь. На траве, на стене дома, на крыше, на скамейке у стены. Я застыла в ужасе. Снегурочка пыталась меня вести дальше, но я вырвала свою руку. Я повернулась, чтобы выбежать обратно в лес, но двери исчезли – только ровная стена! Снегурочка пошла к дому, подол её платья стал красным от крови. Она снова повернулась ко мне и протянула мне руку. И опять какая-то сила понесла меня к ней. Капли крови оставались у меня на ногах, я чувствовала их липкую влагу. Из окна дома послышался чей-то смех.

* * *

Мужик направился к нам. Высокий, худой, с добрым прищуром серых

глаз, лет пятидесяти.

–Доброе утро, извините, не подумал, что вас так напугаю.

На тропу выпрыгнула огромная собака и побежала впереди него.

– Полкан, рядом.

Собака остановилась, дождалась хозяина и послушно пошла рядом. Он протянул руку Илье:

– Юрьин Иван, специалист по лесному хозяйству. Дай, думаю, посмотрю, кто это костёр жжет в брошенной деревне. Давно не видел здесь туристов, не очень-то здесь место популярное.

–Илья, турист. – Илья пожал ему руку – Согласен с вами полностью. Места здесь хоть и чудесные, но малолюдные. Это мой сын Денис, это моя сестра Ольга. Фольклор собираем.

–И что, много наловили?

–Да так, не особо.

Дениска наконец-то пришел в себя и нырнул за высокий кустарник, куда видимо и собирался с утра пораньше.

Я предложила нашему неожиданному гостю остаться с нами на завтрак, раз уж оказался здесь. Полкан всё обнюхал, причем нос свой сунул даже в наши палатки. Мы умылись, причесались. Полкан заметно беспокоился, и Иван пару раз на него прицыкнул:

–Да что это сегодня с ним?

Я осторожно так говорю:

–Так ведь место здесь нехорошее, нам Фрида Анатольевна говорила, что в этом доме… мм … нехороший дед жил. Пётр Иванович Помошко. Это со слов людей, знавших его близко.

Иван помолчал, потом начал говорить:

–Да, не хороший. Когда я мальцом был, дед уже совсем старый был и мало куда ходил. Мой отец его знал хорошо. Друзьями их, конечно, я бы не назвал. Не знаю, с чего там у них началось, но однажды, в лесу, они крепко сцепились и Помошко отца тогда ранил в ногу, за что и отсидел год. Отец, до конца дней своих, его злодеем называл и считал, что мало тому дали. Жестокий человек был этот Помошко, не щадил никого – ни своих, ни чужих. Про живность какую и вообще говорить нечего – стрелял направо и налево, надо ему, не надо, убивал с удовольствием. Есть у нас тут и местные охотники, и из городов приезжают пострелять, но всё в меру, молодняк и маток не стреляют. Отец за этим очень следил, особенно, когда сезон охоты открывали. А вне сезона никогда никому поблажки не давал, а Помошко наплевал на все законы. Отец его и штрафовал не раз, и в участок увозил, и на пятнадцать суток садил, тому всё неймётся. Участок у нас большой, справляться тяжело одному – он потрепал Полкана по загривку – но помощники у нас, что надо. Как говорится, муху не пропустят – Полкан лениво шевельнул хвостом.

–А кто у вас дровами распоряжается? – спросила я.

Иван удивленно посмотрел на меня:

–А вам зачем, в городе у вас вроде топят?

–Так, говорят, он за дровами в лес не ездил, они сами к нему из леса приходили?

Иван засмеялся, но видя, с какими мы сидим напряженными лицами, спросил:

–А что случилось-то?

Денис буркнул:

–Да у нас вчера одно полено сбежало, мы из-за этого всю ночь не спали, дежурили.

Илья на него зашипел:

–Не мели ерунды!

–Ерунды? Мы его целый час из колодца вытаскивали под дождем, а потом оставили возле колодца, а когда дождь кончился – смотрим, а его нет!

Иван удивился:

–А зачем из колодца его вытаскивали? Час?

–Нам показалась, что это какая-то вырезанная из дерева фигурка. – Я с улыбкой посмотрела на Ивана.

Он ворошил прутиком костерок под чайником и молчал. Мы все молчали, чувствуя себя неловко.

Потом он говорит:

–Расскажу вам один случай, отец еще был жив. Мы летом с ним ходили делянки для вырубки подбирали, сами валили деревья, пилили, рубили. В деревнях ведь одни старухи, мы им уже нарубленные дрова привозили, им только оставалось в поленницы сложить. Так вот, идем мы с ним рано утром на заранее уже отмеченную делянку. Собаки впереди бегут. Вдруг, слышим – залаяли, потом зарычали, мы бегом туда. Подбегаем, смотрим – лисица лежит, а под лапами чурка в тряпки обмотанная. У лисицы вся морда в крови и тряпки все в крови. Отец посмотрел – у неё весь бок распорот, мёртвая уже. Потянулся он к чурке, а Стрелка, обычно такая ласковая и добрая собака – хвать отца за руку, и держит, как будто не пускает, и рычит. Отец убрал руку, взял ветку, откинул лисицу с чурки и тряпки подхватил – мы оба аж отпрянули – на чурке глаза вырезаны, и пасть с клыками, да так натурально, что мурашки по телу побежали. А тряпка клетчатая, чёрно-белая и на ней какие-то знаки кровью нарисованы. Отец пнул чурку ногой и говорит: «На обратном пути прихватим её и сожжем». Весь день мы в лесу работали, а под вечер пошли домой. Той же дорогой. Походим к тому же месту – лиса лежит, а чурки нет. Как не было. Мы с отцом все обшарили, а отец у меня знатным следопытом был, по следам мог несколько километров, не сбившись, идти. А тут, правда, чертовщина какая- то – следов нет, только наши и лисицы, а чурки нигде нет. Дошли до дома, пока то да сё, темно уже, спать собрались, а отец мне: «Ванька, я в сарае мешок с крупой не поднял наверх – мыши опять погрызут, иди, подвесь». А мне только в радость, подбегаю к сарайке, Стрелка за мной увязалась. Дверь открываю, а сарай у нас большой, двери здоровые, так вот, открываю с трудом дверь, а у Стрелки загривок поднялся дыбом, и она даже не рычит – хрипит. Я, честно говорю, струхнул. Не рискнул идти один, побежал за отцом. Он пока встал, оделся, на улицу выходим, слышим – Стрелка скулит. Мы бегом к сараю, отец свет зажег, а там Стрелка лежит, и кишки рядом с ней, вся в крови. И скулит, пытается ползти вроде к нам, но глаза уже мутные такие. Я к ней, отец сначала в сарай забежал, потом кинулся за ружьем, вокруг всё прошарил – никого нет. Стрелку мы вынесли и завернули в тряпку, чтоб, значит, утром её похоронить. Расстроенные, понятно, я даже всплакнул,

любил я ее очень, ей тогда уже было лет пятнадцать, сколько себя помнил, она всегда была рядом. Мы от неё щенка себе тогда оставили, глупый еще был, дома его держали. Так вот, утром пошли Стрелку хоронить, выкопали за забором в лесу ямку, положили Стрелку. Отец даже пальнул в воздух – последняя почесть верному своему товарищу. Я из веточек крестик слепил и поставил на холмик. Прошло дня два. Вечером пришли с отцом из леса, поели, Стрелку опять вспомнили, отец и говорит «Пошли, сходим на могилку к ней, Чубика приведем, ей наверно приятно будет, что мы её помним». Идём, Чубик впереди нас весёлый такой бежит, вдруг, остановился, как вкопанный и шерсть встала на загривке, мы с батей тоже насторожились, огляделись, но нет, вроде никого. Рядом с нашим домом лес сосновый – кустов нет, далеко просматривается. Никого, кроме нас, нет. Успокоились мы, а Чубик нет. Мы его успокаиваем, гладим, разговариваем с ним, а тот рычит, дальше не идёт. Так подошли к могилке нашей Стрелки, а Чубик подальше отбежал и лает, и лает. Я пока его подзывал, поворачиваюсь, а отец стоит и смотрит, как заворожённый, в одну точку. Там, на крестике, висит кусок окровавленной тряпки клетчатой, черно-белой, с красными кровяными знаками. Мы сразу признали эту тряпку. С минуту стояли, молча, не в силах отвести глаз от неё. Потом отец мне говорит: «Иди сынок, принеси бутылку с бензином и спички из сарая». Сожгли мы тряпку, а отец сантиметр за сантиметром исползал всю землю вокруг могилы – нет следов и всё тут. Прошло много времени, мы в деревню с отцом пошли, зима уже была, снежок выпал, но морозов еще не было. Я в школу через поле ходил обычно, а с отцом, понятно, через лес пошли. Идём, разговариваем, а отец мне и говорит: «Знаешь, Ванька, не верю я ни в чертей, ни в домовых, и батя мой никогда не верил в них. Вот только, после случая со Стрелкой, я к нашей знахарке заходил, она меня просила травы кой-какой собрать и насушить, так вот, стучусь я к ней, она мне открывает, из-за двери выскальзывает, и шёпотом так тихонечко, будто подслушивает её кто, говорит: « Василий, встретишь следующий раз лихоимку, не гневи его, мы его не вспоминаем и не гневим – он нас не трогает». Я её спрашиваю: «Какого ещё лихоимку?», а она как на меня зацыкает, руками замахала: «Тише ты. Чего раскричался, я тебя предупредила». И в дверь свою шмыг. Я, почему-то, сразу вспомнил про ту чурку. Только отец мне это сказал, ветер поднялся в лесу, а потом как ухнет кто-то, да так громко, и снег на нас с веток посыпался. – Он помолчал, потом улыбнулся, похлопал Полкана по спине, и встал, оглядев нашу притихшую компанию – Напугал я вас? Не бойтесь, места у нас здесь спокойные, а что касается таких страшных историй, так они в каждой деревне есть, у всех свои страшилки. Для детей. Ладно, засиделся тут я у вас, мне службу нести надо, пешком иногда километров тридцать за день с Полканом проходим. А мне сегодня ещё на станцию надо, практикантов встречать, на два месяца приезжают каждое лето, стажируются. Я вам, на всякий случай – он полез в нагрудный карман и достал маленький блокнотик с карандашом – свой телефон напишу, может и не пригодится, но пусть будет.

–Так не ловит же здесь, я всю деревню пробегал, нет связи, – Дениска вздохнул – был бы интернет …

–Пошли за мной, покажу, где ловит. – Иван спустился к реке, мы все за ним – Вон, видишь, речка поворачивает, там брод, перейдешь его и прямо по грунтовке метров двести, увидишь кусты, идёшь вдоль них, метров триста, там снова речка наша покажется, не зря её Вьюшкой зовут – петля на петле, и в том месте, где берег круто вверх уходит, скалу увидишь, она высотой метров пятнадцать будет, там и ловит. С неё нашу железнодорожную станцию видно. Забраться на неё легко, склоны у неё пологие, без всякого снаряжения залезешь. Звони, сколько влезет. Понял?

– Ни чего себе, ближний путь, не набегаешься. А вы больше ни у кого не спрашивали – кто такой лихоимка?

–Как не спрашивал, конечно, спрашивал. Мы с ребятами сколько раз к знахарке подкатывали с этим вопросом, да та только отмахивалась. Но один раз в сердцах нам ответила: «Кто про него всё знал, тот уже не расскажет, а будете настырничать – он сам вас отыщет». Вот так.

Мы тепло с ним распрощались, сказали, что будем здесь ещё дня три – четыре и, если найдет время, то милости просим, всегда рады.

Только он отошел на приличное расстояние, Дениска тихо нам говорит:

–Они вместе со своим псом ползали у колодца и, когда я вылез из палатки, он резко выпрямился на шум, тогда я его увидел и испугался.

Илья взорвался:

–Ты что маленький, нельзя, что ли, открыто было спросить – что он там искал?

–Илья, перестань, если бы он что-то там нашёл, он бы и так рассказал, без всяких вопросов. Может собака его что учуяла, вот он и наклонился посмотреть.

–Да ну вас, не переспоришь. Знаете, что я думаю, пора тщательно исследовать местность вокруг дома, меня просто заинтересовала эта история с поленьями. Этим мы с Дениской займёмся. А ты, Оля, иди в дом и ещё раз всё пересмотри там и печку пощупай. Может у Помошко этого, какой тайничок остался, старые люди любят что-нибудь припрятать, а потом забыть.

Мы разбрелись. Я сначала пошарила в сенях, потом зашла в дом. Рукопись была на месте, я полюбовалась на её спокойный свет и несколько раз провела по свечению рукой. Порядок.

Печка была грязная, сажа не только возле топки, но и между некоторыми кирпичами, видать, дымила она нещадно. В печке было много золы, я взяла со стола какую-то длинную железную вилку и аккуратно, чтобы не поднимать много пыли, стала выгребать её прямо на пол. Вдруг что-то стукнуло. Я пошевелила золу на полу и увидела маленький замочек, такие ещё раньше весили на почтовых ящиках. Я подцепила его вилкой, положила на лавку, стала более тщательно осматривать золу на полу и нашла маленькую петельку, как раз, для такого маленького замка. Больше в золе ничего не было. Так-так, похоже, дед сжёг здесь шкатулку или маленький ящик. А куда, интересно, он дел содержимое ящика? Тоже сжег? Или припрятал? Я стала потихоньку ощупывать каждый кирпич, заглянула за шесток, подвинула лавку к печке и осмотрела всё вокруг трубы. Мои руки стали чёрными, как у трубочиста.