Лихоманка
Шрифт:
В чистом виде фантастическая и одновременно реальная земная романтика.
В полете над поселком потоки воздуха размеренно и ритмично задирали на Машеньке рубашку Валеры. Единственное, что она успела на себя накинуть перед вылетом в окно. Машенька от неожиданности вскрикивала, хватала одной рукой край рубашки, пыталась натянуть его на колени и хоть как-то прикрыть наготу, другой еще крепче хваталась за шею Валеры.
Вскрикивала она при этом тоже очень ритмично.
Ритмичные порывы ветра, ритмичные
Шагин не любил женских визгов, вскриков. Ни в полетах во сне и наяву, ни в каких других случаях. Даже в интимных отношениях предпочитал сдержанность.
Только не в этот раз.
Не до того в эти мгновения было нашему сорокалетнему Валере Шагину, очень похожему на Джека Лондона. Он напрочь перестал себя контролировать. Упивался бесконечной свободой полета, радостью бытия, полнотой любви и счастья.
В эти мгновения он был по-настоящему счастлив. Впервые в жизни.
Счастлив и точка.
Все было как на полотне Марка Шагала.
Незабываемо, неповторимо, непоправимо, непостижимо.
Машенька крепко спала. Дышала совершенно беззвучно, слегка приоткрыв рот.
Шагин вдруг вздрогнул и сильно зажмурился. Потом медленно раскрыл глаза. Нет, это был уже не сон… И не видение.
Из-за платяного шкафа медленно вышел сын Андрей. Одет он был как тогда, как обычно. Линялые джинсы и футболка с надписью «Адидас».
Сын скрестил на груди руки и хмыкнул:
— Ну, и как? — презрительно ухмыляясь, в упор спросил он. — Урвал свое? Самоутвердился?
— Андрей! — едва слышно прошептал Шагин. — Ты… ты ничего не понял!
— Где нам, дуракам, чай пить! За себя и за того парня? — продолжал ерничать и глумиться сын.
— Это совсем не то, о чем ты подумал!
— Матери доложишь или будешь жить, как ни в чем, ни бывало и дальше? Тебе ведь не впервой, изменять ей. Думаешь, я ничего не знаю?
— Погоди, сынок…
— Запомни этот момент!
— Андрей!
— Я всегда буду стоять за твоей спиной!
Сын Андрей исчез так же внезапно, как и появился. Просто сделал шаг в сторону и исчез в щели между платяным шкафом и стеной…
Валера Шагин, стиснув зубы, застонал.
Машенька вздрогнула и открыла глаза.
Больше всего в сыне настораживало Валеру, даже пугало, его пророческая категоричность. Андрей иногда изрекал такое, отчего потом, даже много лет спустя, у Шагина по спине бегали мурашки.
Брякал он свои «пророчества» как-то очень иронически, мимоходом, но крайне категорично. Можно было не обращать внимания. Если б не одна деталь. Его доморощенные предсказания имели подлость сбываться.
Просто волосы дыбом.
— Лет через пять, отец, ты будешь пользоваться бешеным успехом у малолеток.
— Что? С чего это ты взял?
—
Как в воду глядел тогда, сынок мой ненаглядный.
Или еще. О матери Лиде. Когда-то, лет десять назад Андрей совершенно неожиданно с неподдельной грустью в голосе высказался:
— Когда-нибудь наша мама свихнется на борьбе с микробами.
— Не смей так говорить о матери! Свихнется! Что за хамский тон?
— Но ведь это правда! — удивленно ответил сын. — Так и будет.
Или еще одно. О работе отца.
— Тебе, отец, надо на прозу переходить.
— С чего это? — усмехнулся Валера.
Именно в этот год у Шагина пошли сразу две пьесы. Уже были написаны еще три одноактных. Открывались вполне отчетливые перспективы. Андрей не мог этого не знать. Вместе с Лидой был на премьерах.
— Драматург должен быть холериком. Лучше даже истериком и психопатом. Тогда его ждет настоящий успех. А ты у нас меланхолик. Лучше пиши прозу. Или сценарии для кино, для телевидения.
Шагин тогда не нашелся что ответить. Недовольно поморщился и сделал вид, что занят потухшей трубкой. Но слова Андрея запали. Вот сейчас всплыли.
— Кем ты вообще хочешь быть? Куда думаешь поступать?
— До аттестата надо еще дожить, — как-то очень грустно ответил сын.
Эти слова Андрея, «надо еще дожить», несколько месяцев гвоздем сидели в голове Шагина. Уж очень безнадежным тоном произнес Андрей тогда эти слова. Неужели сын уже тогда что-то предчувствовал? Откуда он мог столь многое знать наперед? Шагин никогда не верил ни в какие предсказания, считал футурологию глупостью, к астрологии вообще относился с брезгливостью. А тут…
— До аттестата еще надо дожить!
Машенька стояла у окна кабинета Шагина и еще неодетая расчесывала свои длинные русые волосы. На ней была только валерина рубашка. Женщин любого возраста хлебом не корми, дай напялить на себя мужскую рубашку или свитер.
Шагин лежал в постели. Курил, смотрел на Машу.
Они еще не знали, что это их второе и последнее утро.
— Между прочим, осенью я выхожу замуж, — не оборачиваясь, вполголоса задумчиво сказала она.
В это мгновение ему показалось, он оглох. Сразу на оба уха. Он даже слегка потряс головой. Показалось, Машенька не просто произнесла эти слова, прокричала на весь поселок. Но он не оглох. Тому свидетельство, он отчетливо слышал бульканье холодильника на первом этаже. Старый «ЗИЛ» именно булькал. Его мотор не гудел, не бухтел, а именно булькал. Работал на последнем дыхании.
— Интересно, родители сегодня заявятся или нет?
— Что? — переспросил Шагин.
— Родители, говорю, сегодня осчастливят или у нас будет еще один день?