Лихорадка в крови
Шрифт:
— А ваше платье? Что нам делать с ним?
«Наверное, никто во всей Скандинавии не бросается так своими платьями, — подумала Виллему. — Сколько платьев я уже потеряла из-за своих безумных приключений!»
Но бросить это платье ей было жалко. Мать шила его для нее с такой любовью перед поездкой в Данию.
Виллему прикусила губу. Посмотрела на свой узелок, который взяла с собой, покидая норвежскую шхуну.
— Плащ оставьте себе, — сказала она жене рыбака. — И кое-что из вещей, которые лежат тут. А платье и прочую
Это им было понятно. Но поскольку погода была тихая и ветра не предвиделось, рыбак предложил ей привязать узел с вещами не на спину, а на голову. Тогда ее платье, возможно, останется сухим, когда она достигнет берега.
Если достигнет, подумал он, но вслух этого не сказал.
Виллему поблагодарила его за совет, подумала, что будет выглядеть смешно с этим узлом на голове, но ничего другого ей не оставалось.
Ради Доминика она была готова на все!
Впрочем, положа руку на сердце, она должна была признать, что делает это уже не ради него. Доминику больше ничего не угрожало. Теперь она повиновалась собственному эгоизму. Ей хотелось быть рядом с ним.
Хотя, кто знает, обрадуется ли он, увидев ее, ведь он сейчас находится на военной службе.
Виллему гнала от себя сомнения. Она имела право на то прощальное объятие, которого ее лишили, и она его получит, а после отпустит Доминика на все четыре стороны.
Но не лукавила ли она сама перед собой?
Вполне возможно. Порой Виллему могла поддаться самообману. Она так и не научилась отличать мечты от действительности.
Впрочем, что ей делать теперь в Дании, если Доминика там нет? Не потому ли она и пустилась в это рискованное плавание?
Но обмануть себя до конца Виллему не могла, она прекрасно понимала, чего добивалась…
Вдали показались суда. Это были рыболовные шхуны, сперва датские, потом — шведские, рыбак старался держаться от них как можно дальше.
Он подошел к шведскому берегу. Виллему испугало расстояние, оставшееся до берега, но он сказал, что подойти ближе уже нельзя.
Что делать, она сама сказала им, что может проплыть столько, сколько нужно!
Семья рыбака получила вознаграждение, которое превышало их месячную выручку. Пути назад не было. Они не могли долго задерживаться у шведского берега, риск был слишком велик.
— Спасибо за помощь, — сказала Виллему. — И помолитесь за меня, я чувствую, что без ваших молитв мне не обойтись.
Рыбаки торжественно закивали головами, и Виллему нырнула в воды Эресунда.
Вода оказалась не слишком холодной. Виллему порадовалась, что Элистранд лежал у озера. Она, Ирмелин и Никлас все лето проводили на берегу, они катались на лодке и учились плавать. Виллему ни в чем не хотела уступать Никласу, и плавать ей нужно было научиться так же хорошо, как плавал он. Живя на берегу, она могла упражняться сколько душе угодно. Ей вспомнились
Однажды они с Никласом поплыли вокруг озера. Ирмелин с ними не было, она плавала не так хорошо, к тому же, в отличие от Виллему, ее не привлекали мальчишеские забавы.
Но Эресунд отличался от маленького озера, на берегу которого выросла Виллему.
Никто не предупредил ее о течениях в Эресунде, о высоких волнах.
Рыбацкая шхуна была уже далеко: рыбаки спешили вернуться в надежные датские воды.
Расстояние до берега не уменьшалось. Виллему начала уставать.
Что за глупости, неужели у нее не хватит сил доплыть до суши?
Насколько она могла видеть, берег был низкий: узкая полоска песка и дальше равнина, уходящая за горизонт. Приливы, отливы, Виллему, выросшая на озере, почти ничего не знала о море. Она надеялась, что попадет в прилив, иначе ей было бы не справиться с течением.
Она плывет уже целую вечность, а берег так и не приблизился!
«Только не поддаваться страху! Нельзя думать о том, что не доплывешь! Нельзя думать о морских змеях и прочих чудовищах.
Глупости. В соленой воде так легко плыть!
Доминик! Доминик, ты меня слышишь? Дойдет ли до тебя мой зов? Обладаем ли мы даром передавать друг другу мысли на расстоянии, как некоторые наши родичи? Может быть, если я буду очень упорно думать о тебе, ты услышишь меня и передашь мне не много твоей силы? Утешь меня, верни мне веру в себя! Пойми, мне страшно!
Доминик, милый, поблизости ни одной шхуны, кроме той, которую я покинула. На берегу ни малейшего признака жизни.
Не так давно мы прошли мимо Клагсхамна. Он лежит за мысом. Значит, тут бухта. Я плыву в бухте.
И ни одного человека, помощи ждать неоткуда!
Но мы должны преодолеть все, Доминик. Никлас, ты и я. Или мы уже выполнили свое предназначение? Неужели мы родились только для того, чтобы разоблачить фогта и хозяина Воллера?
Доминик, помнишь, ты сказал, что в жизни нам еще предстоит изведать страх и горе? Неужели прежние испытания — это еще не все? Ведь этого довольно на пять жизней!
Для меня сейчас главное — знать, что я доплыву до берега».
Вода начала все чаще попадать Виллему в рот. Это был плохой знак.
Она твердила себе, что должна думать о Доминике. Ей необходимо было передохнуть. Но она не представляла себе, как это сделать, чтобы ее не унесло обратно в море.
Приходилось терпеть.
Руки налились свинцом.
Виллему снова стала думать о Доминике. Она молила его дать ей силы и выдержку, просила хоть немного приблизить к берегу, чтобы прилив помог ей плыть.
Дышать становилось все труднее. Руки и ноги у Виллему одеревенели, она думала, что если ее сейчас укусит за ногу какая-нибудь рыба, она этого даже не почувствует. Ей казалось, что у нее вообще нет ног.