Лихорадка в крови

Сандему Маргит

— Среди сокровищ Людей Льда хранятся средства, способные убивать плод. Но я не смею рисковать. Я слишком люблю тебя, Виллему, и смирился с тем, что мне придется отказаться от тебя, лишь бы ты жила на свете. Представь себе, что будет, если ты умрешь? Как мне тогда жить? Небеса померкнут, цветы завянут, море скует вечным льдом. Жизнь для меня остановится. Пойми это!

Виллему сделалась серьезной.

— Я верю, что ты любишь меня. Больше уже я в этом не сомневаюсь. Возможно, только ради этих слов я и последовала за тобой в самое пекло войны.

Мне нужно было убедиться в том, что ты меня любишь. Иначе меня терзали сомнения, ведь ты уехал, не сказав мне на прощание ни слова.

— Я поступил, как мальчишка, и потом не раз горько сожалел об этом.

Они умолкли. Оба постепенно возвращались в настоящее. Ущелье, ночь, вольные стрелки, затаившиеся где-то в темноте, словно хищные птицы.

Суждено ли им вырваться из этой теснины?

Стоит ли сопротивляться любви, если их все равно ждет смерть?

Это была опасная мысль, дьявольское искушение. Оба, не сговариваясь, готовы были уступить соблазну.

— Нет, — сказала Виллему.

— Теперь ты оказалась сильнее, чем я, — улыбнулся Доминик, и в голосе его прозвучала грусть.

Время тянулось медленно. Из лесу и с горных склонов не доносилось ни звука. Кругом не было ни души.

И все-таки каждый в отряде понимал, что где-то поблизости их подстерегает смерть.

Йенс сменил на посту Доминика. Теперь Доминик и Виллему могли немного поспать.

Они уснули, повернувшись друг к другу спиной, но когда забрезжило утро, они уже лежали лицом к лицу и колени Доминика были плотно прижаты к коленям Виллему. Нежное объятие, в котором они слились, защищало их от ночного холода.

Доминик проснулся первым, это невольное объятие испугало его. Виллему открыла глаза, когда Доминик осторожно снимал с себя ее руки. В отличие от него она не видела причины для беспокойства. Ведь ничего не случилось. Ее невинность надежно охраняли бесформенные драгунские штаны, и видеть их объятие никто не мог: все спали мертвым сном.

Спали?

Доминик и Виллему разом сели, охваченные страхом.

Ночь еще не кончилась, но было уже достаточно светло, чтобы они могли продолжить свой путь. Все ущелье было окутано туманом, поднимавшимся от реки. Начали просыпаться птицы, но драгуны спали беспробудным сном.

Страшная догадка одновременно мелькнула и у Виллему, и у Доминика. Доминик вскочил и начал одного за другим расталкивать своих солдат.

Йенс со стоном потянулся. Слава Богу, он был живой.

Фольке тоже. Сперва он отбивался и бормотал, прося оставить его в покое, но потом все-таки открыл глаза.

Кристоффер проснулся сам, его разбудила поднятая Домиником возня.

— Слава Богу, все живы — прошептал Доминик, и вдруг его охватил гнев. — Кто из вас заснул на посту? Это чудо, что мы еще не стали покойниками!

Солдаты пристыженно переглядывались.

— Я свое честно откараулил, а потом разбудил Фольке, — медленно проговорил Йенс.

Фольке испуганно кивнул.

—

А вот меня никто не разбудил, — с упреком сказал Кристоффер. — Я всю ночь проспал, как убитый.

Все взгляды устремились на Фольке.

— Верно, я уснул, — еле слышно проговорил тот.

— Скотина, олух! — взревел Доминик.

— Не кричи на него, — вмешалась Виллему. — Ничего удивительного, что он уснул, мы все были без сил. К счастью, ничего дурного не случилось.

Круглые, прозрачные глаза Фольке глянули на нее с благодарностью.

Все понемногу успокоились и уселись кругом, что бы доесть остатки черствого хлеба.

— Скоро мы выберемся отсюда, осталось совсем немного, — постарался утешить всех Йенс. — Зря мы придумываем себе всякие страхи. Небось, какой-нибудь одинокий бродяга соблазнился лошадью Ёте и убил его. Украл лошадь и был таков.

— Дай Бог, — отозвался Доминик. — Может, и правда это был один человек. Заметил наш отряд и притаился в кустах, а потом напал на того, кто ехал последним, чтобы завладеть лошадью.

Послышался вздох — это был Фольке, его отпустил страх и чувство вины.

Помимо проспавших дозорных, у Доминика появились другие тревоги. Он заметил, что для Йенса в их маленьком отряде теперь существовал только один человек. Робко и виновато он пытался украдкой поймать взгляд Виллему. В его глазах горела наивная, юношеская страсть.

Хуже всего было то, что Виллему тоже обнаружила это. «Как она к этому отнесется?» — думал Доминик не без чувства ревности. Йенс был большой, добрый, его славное лицо светилось кротостью и преданностью. Виллему сжигал тот же огонь, что и Доминика, но Доминик не имел права ответить на ее страсть. Что если неутоленные желания заставят ее, вопреки здравому смыслу, броситься к другому? Эта мысль была невыносима. Доминику было тяжело, но он понимал, что придется поговорить с Йенсом, по просить его скрывать свои чувства.

Впрочем, Доминик не верил, что Йенс способен на дерзость по отношению к Виллему. Этот крестьянский парень отличался покладистостью и знал свое место. Кроме того, печальный опыт научил его не рассчитывать на успех у девушек.

Ну, а если ему все-таки покажется, что у него есть надежда? В Йенсе дремали мощные силы, никто не знал, как долго сможет он удерживать бурлящую в нем страсть.

Лучше поговорить с Виллему и предупредить ее, чтобы она не играла с огнем.

Однако, подумав, Доминик отказался от этой мысли.

Виллему слишком сочувствовала всем несчастным, слишком их жалела!

Кристоффер встал.

— Надо бы взглянуть на лошадей, — сказал он.

Накануне вечером они привязали лошадей среди деревьев там, где трава была особенно высокой и сочной.

Кристоффер ушел, остальные сидели, погрузившись в свои мысли. Йенс украдкой бросал на Виллему нежные взгляды, а Фольке беспрестанно сморкался.

Присутствие Виллему, словно огнем, опаляло Доминика, хотя они сидели поодаль друг от друга.