Лик зверя
Шрифт:
Когда поезд начал пересекать бескрайний фруктовый пояс, сменивший собой сухие бесплодные степи, когда-то простиравшиеся здесь, и за окном вагона потянулись бесконечные, геометрически правильные ряды цитрусовых деревьев, Таня повернулась ко мне. Долго и пристально смотрела на меня. Потом, облокотившись на мягкий боковой выступ окна, спросила:
— Скажи, Влад, хорошо ли живут люди в Сообществе?
Я посмотрел на нее. Всю дорогу она молчала, задумчиво глядя на открывавшиеся за окном вагона пейзажи. Я видел, что она поглощена какими-то своими мыслями, и не мешал ей.
После моего выздоровления она очень сильно изменилась. В ней появилась странная молчаливая покорность, которой раньше я не знал у нее. Она старалась всюду следовать за мной, выполнять малейшие
Таня ждала ответа. Я посмотрел ей в глаза.
— Почему ты спрашиваешь, дорогая?
— Я много думала о том, что ты рассказывал мне об этой планете и о ее людях… Ведь у нас, в Трудовом Братстве, почти ничего не знают о нравах, царящих в Сообществе, и о том, как там живется простым людям. Конечно, в том не наша вина, а правителей Сообщества, которые не хотят мирного сосуществования с Землей…
— Ты правильно сказала о правителях Сообщества. Шестьсот лет назад, когда Высший Суд приговорил «черных мятежников», пытавшихся помешать Мировому Воссоединению, к вечному изгнанию с нашей планеты, никто не задумывался о будущем, вернее, очень трудно было заглянуть в него так далеко. Сама эта высылка горстки отщепенцев была нужна людям Земли, чтобы избежать возможности повторения подобной трагедии впоследствии. Мы получили хороший урок, но горечь утраты была слишком велика, чтобы в тот момент смотреть на вещи трезво. Хотелось поскорее все забыть… Сейчас же даже ребенок понимает, что забыть навсегда целые периоды своей истории невозможно, как бы мы того ни хотели.
— Да, я понимаю, — грустно кивнула Таня.
— Теперь, — продолжал я, — по прошествии времени, когда маленькая группа изгнанников с родной планеты превратилась в целый народ, заселивший чужой мир, — народ со своей культурой, обычаями и нравами, — невозможно и дальше делать вид, будто бы мы не существуем друг для друга. Ты права, мы не хотели отгораживаться от Гивеи глухой стеной непонимания и недоверия. Мы всегда шли на любые контакты с Сообществом, помогая им в освоении нового мира. Люди, имеющие общие корни на Земле, общих предков, одну кровь, наконец, не могут и не должны враждовать между собой! Это прекрасно понимают простые люди Сообщества, но так уж сложилось, что у власти на Гивее стоят недалекие и злобные правители, все помыслы которых направлены на завоевание космического господства ради личной выгоды, а не на мирное добрососедство с нами. К счастью, многие на Гивее понимают бессмысленность подобной вражды и готовы бороться с деспотией и угнетением властей. Таких борцов — отчаянных и бесстрашных, настоящих героев — становится все больше и больше. И хотя их силы еще слишком малы, чтобы свергнуть преступных диктаторов, я уверен, что не далек тот день, когда мы сможем протянуть друг другу руку дружбы сквозь безбрежные просторы космоса, разделяющие наши миры.
— Да, я знаю, ты встречался там с ними, — сказала Таня.
— Встречался, — подтвердил я. — Я видел их лица, смотрел им в глаза, полные мужества и веры в свою победу. Такие люди способны повести за собой народ к светлому будущему…
— Ты имеешь в виду ту девушку? — тихо спросила Таня. — Дочь промышленника? Кажется, ее имя Кунти? Я помню, ты рассказывал мне о ней.
— Да. Но не только ее. Подобных ей много в Сообществе.
— Но почему, Влад, почему тогда они не могут добиться успеха в своей борьбе?
— Видишь ли… — Я замялся. Вопрос, который задала Таня, был непростым. — Здесь не так все
— Какой ужас! — прошептала Таня, хватаясь за вспыхнувшие щеки. — Какой ужас! — повторила она, сокрушенно качая головой.
— В отношении простого народа, — продолжал я, — их тактика совсем иная. Если проводить параллели, то правильнее всего будет сравнить ее с политикой, основанной на принципах философии «Лао-цзы» [11] . Сам Лао-цзы, наверное, и не предполагал, что его учение окажется как нельзя более подходящим для угнетения целой планеты. В руках хитрых и коварных диктаторов оно обрело совершенно иное звучание. Взяв за основу только образ действий — недеяние, уступчивость, покорность, отказ от желаний и борьбы — и преподнеся его народу как основополагающий, предначертанный богами смысл существования каждого человека, они сумели добиться полного подчинения. Самих себя они тоже показали в особо выгодном свете: правитель-мудрец, который, отвергнув роскошь и войну, возвращает народ к простоте, чистоте и неведению, якобы существовавшим до возникновения культуры и морали. Тем самым они добились желанного результата, одурманив слепой ненавистью к нам одну половину своего народа и притупив бдительность другой половины призывами к покорности и всепрощению.
11
Лао-цзы (Ли Эр) — автор древнекитайского трактата «Лао-цзы» (древнее название «Дао дэ цзин» 4–3 вв. до н. э.), канонического сочинения даосизма. Основное понятие — дао, которое метафорически уподобляется воде (податливость).
Я помолчал, глядя в окно. Широкая полоса солнечного света, лившегося сквозь прозрачную крышу вагона, лежала яркими бликами на стекле, искрилась в Таниных волосах.
— Впрочем, — снова заговорил я, повернувшись к ней, — правители Сообщества не открыли ничего нового. Правители-тираны древних государств Земли поступали точно так же со своими народами. Вот почему так трудно тем, кто решил бороться против угнетения и произвола властей на Гивее. Им приходится вести двойную борьбу: с одной стороны, это борьба с угнетателями — жестокая и кровопролитная, уносящая жизни лучших, а с другой стороны, это борьба за души людей — не менее тяжелая и кропотливая, требующая огромного терпения и времени.
Я посмотрел на Таню. Глаза у нее блестели.
— Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, но я стал невольным свидетелем его и не мог сдержаться.
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся, встретившись взглядом с человеком средних лет, сидевшим в соседнем ряду кресел и смущенно улыбавшимся. В его лице не было ничего особенного: широкое и добродушное, с твердым волевым подбородком и немного крупноватым носом, оно походило на лица с древнерусских картин, не раз виденных мною в художественных и исторических музеях. В серых глазах незнакомца застыл живой интерес.
Таня выглянула из-за моего плеча, с любопытством рассматривая нашего попутчика. Заметив ее интерес, незнакомец смутился еще больше.
— Еще раз простите, — торопливо заговорил он, — но вы так интересно рассказывали о борьбе народов за свою свободу, с таким запалом… Вы бывали в Сообществе?
— Довелось побывать, — кивнул я.
— О! Это сразу заметно, — еще больше оживился человек с русским лицом. — Не каждый из нас может похвастаться таким глубинным пониманием жизни на Гивее. М-да… — Он замолчал, о чем-то задумавшись. Потом спохватился: — Но я позволю себе не согласиться с вами!