Ликующий джинн
Шрифт:
– Вы меня в колясочке вывозите, с соской, - ответил тогда Славик, - уж в этом случае со мной ничего не случится.
– Не дерзи мне, пожалуйста, - сказала мама.
– А ты, Андрей, не молчи в таких случаях, а тоже хоть как-то высказывайся.
– Ты поддакивай, папа, и все будет в порядке, - съязвил разозленный Славик.
– Ну, - начал кивать из-под притолоки высоченный Славикин папа, - выходить, конечно, нужно... Да ведь я тоже устаю... И новости... И...
И нашему космическому путешественнику приходилось думать вот как:
Если
Во дворе узнаешь последние новости о хоккее и боксе, баскетболе и футболе, о главных убийствах и ограблениях, узнаешь нужное - то, без которого нельзя - о рэпе, роке, певице Земфире, о шансоне, о граффити и его суровых правилах.
Во дворе учишься языку, который не преподают ни в одной школе, который не услышишь ни у одного репетитора. Ты можешь сказать, уходя: "Ну, я погоал хомать", и тебя поймет каждый.
Здесь узнаешь (или увидишь), какими должны быть прическа, трузера, майка, шузняк, тату и пирсинг.
Во дворе ты можешь показать народу новый лейбл, новый плейер, новый диск, новый PSP c набором игр и всем, чем угодно, новые батарейки... стоп! Дальше нельзя, дальше идут молстар, снолуч и невидяйка.
Во дворе тебе не 12 лет, а СТОЛЬКО, СКОЛЬКО И ОСТАЛЬНЫМ. Да, во дворе ты не "мальчик", не "эй, пацан!", а кент, кореш, перец, чувак, браток, братиша, иногда молоток, - от этих прекрасных слов становится тепло на сердце.
Во дворе тебе дадут кликуху и по ней ты поймешь, как ты выглядишь (кем ты смотришься) в глазах остальных.
Во дворе они сидят не на сидениях скамеек, как остальные обитатели двора, а на спинках. Старики, увидев их на насесте, плюются и уходят подальше, а то и, донельзя огорченные, махнув рукой, совсем, домой - чтобы не видеть и тем более не слышать юнцов. Вмешиваться "в это безобразие" они не рискуют, у них от перепалки с "распустившимся донельзя молодняком" может подняться кровяное давление.
...Так что же все-таки вечерний двор для ребят? То же, чем была и остается для взрослых кухня, - на кухне, под ароматы томящегося в духовке гуся, делятся самыми ценными наблюдениями и мыслями, здесь даются самые точные оценки произошедшему и происходящему в мире и стране, здесь, на кухне, - и во дворе, где темно и с соседних скамеек доносится дымок сигарет (да еще слышится негромкая музыка), - откровенничают, случается, до донышка... здесь открываются глаза на мир, прочищаются от всякой дребедени мозги, - чего никогда не смогут сделать ни книги, ни телевизор, ни школа.
Да, запрет на вечерний двор был болью Славика; даже Каллош там ошивался, впитывая своими музыкальными ушами все, что говорилось на скамейках, на скамейках, где сидели
РАСШИРИТЕЛЬ ПРОБЛЕМ
Да что Каллош! Был ведь еще и Владька Скрябин со странным прозвищем - Момент Истины.
На скамейке приживается не всякий. То есть, сидеть-то какое-то время на ней можно, даже заговорить - ответить, например, если спросят, или сказать что-то свое, рассказать... Но вот примут ли твой ответ или рассказ - это неизвестно. Могут и не принять. Могут пропустить мимо ушей, если ты сказал не то и не так. И тогда, в следующий раз, тебя и не спросят, а если заговоришь, перебьют, будто тебя и нет на скамейке.
Владик Скрябин, тихий мальчик, приходил на скамейку нерегулярно. Кидал "привет!", садился (на сидение, а не на спинку) и сидел тихо, почти незаметный.
Но вот какой был у него особый здесь авторитет. Идет на скамейке разговор или спор, наступает все-таки пауза и во время паузы кто-то вдруг спрашивает у Владика:
– Владь, а вот что такое звон?
– Крик предмета, - звучит тихий голос.
Скамейка - вся - замолкает.
– А... дурак?
– Это колесо, которое застряло.
Все переглядываются.
– Дает про колесо, а, люди?
– роняет кто-то.
– Захлопни коробочку. Владька, а что ты скажешь насчет...
– подыскивается слово, - насчет ну... просто дыры?
– Ну, это известно: яма воздуха.
– Владь, кому известно?
Владька - видно в темноте - пожимает худенькими плечиками.
– Всем. Это же элементарно.
– Ватсон, - добавляет кто-то.
– Слышь, Владь... а... а...
– Да рожай же!
– Владь, а... вот дедушка?
– Учебник для маленького,- следует ответ, - но он его быстро раздербанит.
Скамейка дружно смеется. Вот так формула!
– А... погода?
– Импульс природы.
– Импульс...
– примеряет кто-то слово.
На скамейке полагается возражать, полагается спорить, но Владьке не возражает никто.
– Дает, - сообщается самая верная оценка его ответам.
– Дает, - соглашается скамейка.
– Владька, а что ты скажешь... ну... вот... кто такие философы?
Владик отвечает без раздумий:
– Расширители проблем.
После этого ответа на скамейке наступает молчание, как после, например, сложного вопроса, заданного учителем всему классу.
Чтобы окончательно убедиться в уникальности ответов шестиклассника Владика, ему задается глобальный вопрос:
– А что такое атомная бомба?
–
Все замирают.
– Гриб, - следует ответ.
– На том свете.
– Мамочка моя!
– не сдерживается кто-то.
И скамейка на хорошую минуту снова замолкает. Над головами сидящих от просветления, какое вызвали Владькины ответы, засвечиваются, кажется, нимбы, как над головами святых. Скамейка начинает походить на Тайную Вечерю.
– А что...