Лили.Посвящение в женщину
Шрифт:
— Господи!.. — хрипло возопил он, впившись пальцами обеих рук в свою широкую мускулистую грудь.
Рогожин не знал, что сказать дальше и о чем молиться, и в тоскливом раздумье смотрел на строгий, угрюмый лик Спасителя. Но в то же время он чувствовал и сознавал, что молиться необходимо и нельзя терять ни одной минуты, потому что от этого может зависеть исход того, что совершается там, за закрытыми дверями спальни, откуда уже не доносилось ни стона, ни крика.
Тщетно напрягая мысли и чувства, Рогожин подыскивал те слова и выражения, в которых должен просить Бога, чтобы Всевышний сохранил ему
Но что-то надоедливое и досадное мешало этому. Мешала этому вся его прошлая жизнь, все его прежние мысли и чувства, холодное и равнодушное отношение к религии. Мешали воспоминания о грубом и животном обладании телом Лили. Это обладание казалось теперь Рогожину циничным и грязным, оскверняющим и позорящим человека.
Воспоминания об этом цинизме и этой грязи более всего угнетали и смущали Рогожина. И он, не в силах молиться, стыдливо отвернулся от образа, отнял от груди руки и в раздумье посмотрел на запертые двери спальни.
XXXV
Прошло несколько минут.
Одна половина дверей тихо отворилась. Из спальни неслышной быстрой походкой вышел доктор и, застегивая на ходу сюртук, подошел к Рогожину.
— Всего хорошего! — сказал он, протягивая руку, холодную и немного влажную. Он только что старательно вымыл руки у мраморного рукомойника в спальне, после того как покончил со сложными манипуляциями над телом Лили.
— Как, разве вы уходите? — испуганно пролепетал Рогожин.
— Мне здесь пока нечего больше делать! — с едва заметной усмешкой ответил доктор. — Но завтра утром я приеду проведать нашу больную.
— Значит, Лили жива?! — чувствуя, как его лицо расползается в глупой, совершенно счастливой улыбке, пробормотал Рогожин.
Доктор почему-то сердито посмотрел на него сквозь очки и, немного подумав, слегка кивнул головой.
— У вас очень плохой вид, милостивый государь, — привычным менторским тоном заявил он, бесцеремонно беря Рогожина за запястье правой руки. — И нервы, словно заезженная рессора. Я бы посоветовал вам несколько дней провести на постельном режиме и попринимать успокоительные капли, которые я вам пропишу.
Рогожин поспешно отвернулся от доктора, чтобы тот не видел выступивших на его глазах слез. Он и вправду чувствовал себе измочаленным и издерганным из-за всех последних событий. Вместо слов искренней благодарности, на которые сейчас у Павла Ильича просто не было сил, он, не поворачиваясь, сунул старичку заранее приготовленную сторублевую ассигнацию.
— Премного вам благодарен, уважаемый герр доктор. Отныне ваш покорный слуга.
Старичок немного смутился, хотел было еще что-то сказать, но, видимо, передумал и, сдержанно раскланявшись, быстро прошел мимо Рогожина в прихожую. Доктора отправилась провожать Берта, которой он, словно родственнице Лили, продолжал на прощание описывать ситуацию.
— Во всяком случае, положение больной уже стабильно, хотя и по-прежнему серьезно! — говорил он уже в передней, надевая при помощи экономки пальто. — Хотя, конечно, еще могут быть осложнения и надо быть крайне осторожным и внимательным. Но повторяю, что все стабилизировалось, и завтра утром будем ждать улучшений.
А в это время взволнованный пуще прежнего Рогожин прошел
Комната была слабо освещена электрической лампой под розовым шелковым абажуром. Лили неподвижно лежала на постели, укрытая до шеи легким одеялом.
Лицо ее было измучено и бледно, запекшиеся губы плотно сжаты, длинные пушистые ресницы опущенных век чуть-чуть вздрагивали.
— Тс… — подала из-за спины Рогожина тревожный голос дежурящая возле постели больной акушерка. — Ей, страдалице, батюшка мой, сейчас необходим покой.
Павел Ильич быстро обернулся на предупреждающий шепот повитухи и рассеянно кивнул.
В полумраке он успел разглядеть, что во всей спальне царит страшный беспорядок. Возле постели Лили на полу валялись какие-то окровавленные тряпки и белье, стоял эмалированный китайский таз, почти доверху наполненный чем-то темным, видимо кровью; бархатный персидский ковер, который Рогожин лично выбирал для украшения квартиры любовницы в самой дорогой лавке Охотного ряда и приобрел за три сотни целковых, теперь был небрежно сдвинут в угол комнаты и смят, словно старый грошовый половик; повсюду на ценном кедровом паркете были видны пятна крови и следы запачканных в ней ног. Резко пахло карболкой и еще какими-то лекарствами.
К горлу Рогожина вновь неудержимо подступили слезы, и его охватило страстное желание упасть на колени перед постелью Лили и разрыдаться.
Но акушерка, видимо, заметила это, схватила его за руку и поспешно повела из спальни, захватив при этом свою сумку.
— Больная задремала, — прошептала она, осторожно затворяя за собой двери.
— Что сказал доктор? Останется она жива или нет? — хрипло спросил Рогожин, насилу подавляя рыдания.
— Ну вот еще, выдумали! Конечно, останется жива! — ахнув и наигранно всплеснув руками, уверенно ответила акушерка. Затем, о чем-то вздохнув, села на стул, достала из своей сумки плохенький кожаный портсигар и закурила папироску. — Мне придется у вас заночевать, — с кислой миной сообщила она Рогожину, по-мужски выпуская из носа и рта густые клубы табачного дыма. — Сейчас съезжу на минуту к себе на квартиру и тотчас же вернусь обратно.
Рогожин кивнул в знак согласия и благодарности. Машинально поискав по карманам, он нашел скомканную бумажную рублевку, и протянул ее женщине:
— Возьмите пока, а после рассчитаемся полностью. — После небольшого молчания он пробормотал: — Я тоже останусь здесь…
— Разве вы не здесь живете?.. — удивилась акушерка, но, сообразив что-то, покраснела и застенчиво опустила глаза.
Вошла Берта, успевшая уже все прибрать и привести в порядок в спальне. В то же самое время в передней раздался звонок.
Берта побежала отворять двери и, вернувшись, подала Рогожину полученное от почтальона письмо на имя Лили. Адрес на конверте был написан мужским, незнакомым Рогожину почерком.
«От кого бы это?» — в тоске подумал Рогожин, и беспокойное, ревнивое чувство вспыхнуло и зашевелилось в его сердце. В голове, против воли, мелькнула мысль, что письмо от Далецкого. Явилось желание немедленно надорвать конверт и прочитать письмо.
Но тотчас Рогожину сделалось неловко и стыдно от этой назойливой мысли. И, повертев в руках конверт, он приказал Берте передать его Лили завтра утром.