Лилит
Шрифт:
И даже в трех экземплярах, потому что в этой комнате стоял старый запыленный трельяж.
Мне сразу захотелось схватить стул и начать бить им по чему попало, что подвернется под руку, и начать можно было именно с трельяжа, не потому что я в нем видела себя, а потому что зеркала очень эффектно бьются. Но я сдержала себя от этого порыва.
Теперь, уже при свете, я стала рассматривать, насколько хорошо я прикреплена к стене.
Сначала я осмотрела наручник с приделанной к нему цепью, подергала ее. Нет, тут, кажется, бессмысленно пытаться что-либо сделать: рвать цепи — это
Я подошла к стене и снова посмотрела, как эта цепь вделана в нее. Кажется, надежно. На всякий случай я снова взялась за цепь и подергала ее. С этим было все ясно. Я снова вернулась к наручнику.
Как и каждый, в кино я видела, как люди иногда открывают наручники булавкой, шпилькой или другими подобными вещами. Что получается у кого-то, может получиться и у меня. И я стала искать у себя в карманах что-нибудь такое.
И я сразу нашла — ключи. Ключи от квартиры, и от своей, и от Сережкиной, и от его мастерской. Были на месте и ключи от машины. Нет, не на месте, они лежали не в том кармане, куда я их привыкла класть, когда не брала с собой сумочку. Ну правильно, Владислав же отгонял мою машину.
Но это ладно, главное — снять наручники.
Сережкины ключи были на обычной стальной проволоке, плотно свернутой колечком в спираль.
Я сняла сначала оба ключа, положила их обратно в карман, а потом стала пытаться распрямить эту пружинку. Я бы согласилась сломать еще хоть несколько ногтей (тем более их теперь все равно придется все подрезать, раз уж один сломан), лишь бы у меня это получилось, но проволока оказалась очень жесткая.
Я так разнервничалась (а попробуйте не нервничать, когда вас посадили на цепь!), что у меня ничего не получается, что отшвырнула эту проволоку в сторону и стала от злости, как дура, стаскивать с себя наручник.
Нет, никакая я не дура! Одной рукой я ухватилась за наручник и стала вытягивать из него кисть другой руки, и вдруг почувствовала, что моя кисть начинает вылезать из него.
Мужики придумали эти штуки для самих себя, и правильно — женщину все равно не удержишь ни от чего никакими замками, если она этого не захочет или чего-то очень захочет.
Удержать женщину можно только лаской, нежностью, любовью, еще мужественностью, но уж никак не силой.
Было больно, я содрала кожу, не до крови, но я вытащила свою руку, я освободилась!
Но пока я освободилась только наполовину — была еще закрытая на замок дверь. Нет, не наполовину, а даже всего на треть, потому что за той закрытой дверью где-то был еще Владислав. Но пока что мне нужно было что-то сделать с дверью.
Я подошла к двери и подергала ее, она чуть болталась.
Вот если бы найти узкую и прочную железку, просунуть ее между дверью и дверным косяком, очень может быть, что я смогла бы тогда освободиться на две трети.
В этой комнате, как я поняла, были собраны всякие ненужные Владиславу вещи, зачем он их здесь держал, непонятно, может, как память, семейные реликвии: кровать, трельяж и цепь.
Тут я обратила внимание на дверь, которая вела ко всяким удобствам, в отношении санитарии совершенно
В этой комнатке была даже ванна. Я стала все здесь осматривать.
Я ничего не нашла ни в ванне, ни под ней, ни в унитазе, ни за ним, ни в умывальнике, ни под ним. Нет, когда я присела и посмотрела зачем-то снизу на раковину умывальника, то увидела, что она поддерживается двумя железками, вбитыми в стену, точнее, вмазанными не то гипсом, не то цементом, в общем, чем-то таким.
Я ухватилась за раковину и стала дергать ее вниз и вверх.
Но оказалось, что она совсем не прикреплена к этим железкам, а только лежала на них. Я сняла ее и положила на пол. А потом попробовала потянуть на себя обе железки, но не сразу, а по очереди. Выдернуть я их не смогла, но одна из них слегка шаталась, как молочный зуб лет в восемь. Я стала раскачивать ее. Из стены посыпались крошки и мелкие камешки, а через полминуты я, со всей силы дернув ее, вырвала эту железку.
Именно о такой железке я мечтала, если не всю жизнь, то последние пятнадцать минут: длиной она была, может, только чуть меньше чем полметра, а та часть, которая была вделана в стену, сужалась к концу и была тонкой и плоской.
Я быстро вышла из комнаты с удобствами и подбежана к двери, которую мне нужно было открыть.
Я стала пытаться просунуть острый конец железки в щель между дверью и дверной рамой чуть ниже замка. Не так-то это просто было. Но постепенно дерево стало проминаться, расщепляться, и наконец острие железки влезло достаточно глубоко. И тогда я толчками стала надавливать на нее.
Дверь открылась резко, с сухим треском. Выскакивая из комнаты, я споткнулась о порог и чуть не грохнулась на под.
Я невольно махнула рукой, чтобы удержать равновесие, как "раз той, в которой осталась зажата железка. Шума от раскрывшейся двери было и так достаточно, и я бессознательно постаралась не выронить из руки это железо, чтобы шума не было еще больше. Но, махнув рукой, я ударила им себя по ноге чуть ниже колена. Было так больно, что я сама не знаю, как сдержалась и не запищала.
Будет синяк, и синяк уже второй, который я заработала в этом доме (первый, когда ударилась коленом обо что-то, перед тем как увидеть привидение). Но ничего, Владислав ответит мне за оба синяка.
Я положила железку на пол и стала тереть ушибленное место. Но занималась я этим недолго, а тут же подумала, что надо закрыть дверь, потому что вокруг было темно и Владислав мог увидеть свет.
Я так и сделала: я быстро поднялась и закрыла дверь.
Это был второй этаж дома, я это поняла сразу, как только выскочила из комнаты, потому что свет, попадавший через дверь сюда, освещал ступеньки лестницы, идущие вниз.
Когда я закрыла дверь, вокруг стало темно и тихо. В темноте тишина всегда почему-то ощутимее. И в темноте всегда почему-то лучше слышны любые звуки. Думаю, это потому, что в темноте все чувства сразу настораживаются, и слух в том числе.