Лилит
Шрифт:
Да, шутка совсем безобидная, подумала я, такой утонченный садизм, от которого ему двойная польза: и удовольствие садиста, и больше денег можно получить.
— А вот эту картину, — я указала на ту, которую видела У Мишель, — вам тоже Владислав принес?
— Да, я же сказала, как и все остальные.
Странно, а из разговора Владислава и Вадика, который я подслушала здесь же, в этом доме, получалось, что они не виноваты в смерти Мишель. Хотя Владислав как-то странно отвечал на вопросы Вадика. Сейчас я вспомнила это, и мне теперь понятно, что если и не Владислав виноват в том, что Мишель умерла,
— Так вы поможете мне найти этого художника? Он и вашему приятелю поможет, — уже уговаривала меня Галина. — А мне с ним нужно поговорить без посредников. — Я вам заплачу за это.
Я бы сама отдала что угодно, только бы мне узнать, где он сейчас, этот художник.
— Но почему Владислав вас с ним не познакомил? — спросила я.
— Господи, я же вам объясняю — он хотел получить все мои деньги, они считают меня за сумасшедшую, а я не сумасшедшая, я просто боюсь, меня мучают страхи, и уж я не дура. Он не хотел меня с ним знакомить, потому что понимал, что тогда бы я заплатила не ему, а этому художнику, и он требовал, чтобы я дала ему деньги, а он, как посредник, договорился бы с этим художником. Но я ведь понимаю, что я могла отдать ему деньги и на этом бы все и закончилось.
Мне нужно найти этого художника. Вы мне поможете? — снова спросила она и снова добавила:
— Он и вашему приятелю поможет.
— Да, конечно, — согласилась я, — я, конечно, вам помогу. А заодно и себе, — прибавила я искренне.
— Только это будет нашим с вами секретом, — предупредила она меня. — Владиславу ничего не говорите. А я вас отблагодарю.
— Это будет лишним, мы просто поможем друг другу.
Так где его можно найти?
— Я не знаю, — сказала она. — Я же вам сказала, Владислав скрывает это от меня.
Да, она это говорила, только мне от этого повторения не легче, а даже наоборот, потому что приятная весть не становится приятнее сколько раз ее не повторяй, а вот что-то нехорошее начинает от повторений угнетать еще сильнее.
— Но хоть что-то вы знаете?
— Да. Я слышала из разговора Владислава с Вадиком, что у него есть девушка, ее зовут, кажется, Мурка. — Она тихо засмеялась. — Очень неплохое имя для работы на сцене.
Если на сцене драматического театра, то сомневаюсь, подумала я, но спорить не стала.
— Ну а еще что-то, больше ничего вы не слышали, не поняли из их разговоров?
— Да я и это случайно услышала. Они при мне ничего такого не говорили, что бы могло натолкнуть на то, чтобы найти как-то его. Хотя нет, подождите, они упоминали какого-то Феликса, тоже, наверное, прозвище. Но только с ним, если я правильно поняла, связано обратное.
— В каком смысле обратное?
— В том, что он чем-то им мешает. Да, и еще о какой-то женщине говорили. Между нами, я вам скажу, эта женщина была их любовницей. Они вдвоем вместе с ней спали, у нее какие-то странные сексуальные вкусы — спать с гомосексуалистами.
А у самой Галины, у нее это, значит, не странный вкус.
Но
— Только не думайте подобного обо мне. Для меня Вадик, он как сын, и это совсем другое.
— Так при чем здесь эта женщина?
— Насколько я поняла, у нее были какие-то свои планы относительно этого художника.
— Какие планы?
— Не знаю. Похоже было даже на то, что она в него влюблена.
— Влюблена?!
— Мне так показалось из их разговоров.
Женщина, которая спит и с Вадиком и с Владиславом одновременно и которая влюблена в Сергея. А не Мишель ли это была? Они ведь тогда вдвоем к ней приезжали.
— А не могла быть этой женщиной Мишель? — спросила я.
— А знаете, — подумав, сказала Галина, — очень возможно. И даже скорее всего именно так, — сказала она почти убежденно, и тут же ей в голову пришла еще одна мысль:
— Да, я почти уверена еще в одном: эта женщина спит и с тем, кого называли Феликсом. И я думаю, это могла быть только моя сестра — Мишель. Это очень на нее похоже, ей всегда было всего мало, особенно мужчин, она даже с моим мужем спала.
Нет, всему этому доверять нельзя, во всяком случае про Сережку, — она ненавидела свою сестру за то, что та отбила у нее мужа, и готова теперь навесить на нее все, что только можно: и любовников гомосексуалистов, и Феликса, и еще и Сергея. А хотя.., но если у Сережки правда с ней что-то было, то он последняя сволочь. Ладно, это все потом.
— А еще что-нибудь, кроме интимной жизни вашей сестры?
— Больше ничего не знаю. Разве только… Почему-то у меня в голове все время крутится какой-то загородный особняк. Не знаю почему, но как-то у меня все это связано и с художником, и с этой женщиной, и с картинами. Почему — я не знаю. А может, это мое подсознание, как-нибудь на астральном уровне что-то улавливает.
Ну вот, только мистики мне и не хватало. Хорошо, что Галине в голову не приходят разные инопланетяне, какая-нибудь новая Венера или старая, которая вернулась на землю и снова начала соблазнять всех подряд мужиков, начиная с ее мужа. Хотя нег, ее мужа соблазнила Мишель.
Я поняла, что больше я ничего здесь не узнаю. Да я и не узнала ничего. Нет, узнала — Феликс. Значит, он связан как-то со всем. И ведь он смог убежать, когда в квартиру ворвались те четверо. А может, это и не он убежал, может, убежал Владислав или Вадик?
— Мне пора, — сказала я Галине.
— Да, конечно. Но мы с вами договорились? Если вы сможете найти этого художника, вы поговорите с ним, вы сможете привезти его ко мне, скажите, что я очень хорошо заплачу ему. И вам тоже.
— Конечно, не беспокойтесь, — пообещала я.
Мы пошли обратно по лестнице вверх из этой галереи, составленной из Сережкиных картин.
Потом я попрощалась с Галиной и вышла на улицу. Я почувствовала себя как Эвридика, которая выбралась наконец на свободу, вот только Орфей где-то там застрял, потому что я сделала какую-то глупость. Я перепутала? Все наоборот? Но это не имеет значения, могло быть и так.
Феликс был жив, и он был возмущен, возбужден и угрожал.
— А ты знаешь, — шипел он, — что с тобой будет, если тобой займутся компетентные органы?