Лиловые сумерки
Шрифт:
Де Круа буквально с головой погружался в бумаги, словно не замечая одиночества своей жены. Мадлен металась, как птица в клетке, томимая скукой и безнадежностью. Однажды она даже взялась за перо и, вспомнив увлечение ранней юности, написала коротенькое четверостишие:
Зачерпнуть луну из лужи,
Алой сладости куснуть,
Светлой свежести дыханья
Не забыть лихую суть…
Де Круа закусила губу, прочтя свое творение, более похожее на выражение эмоций юной девицы, чем зрелой женщины. Однако витые строчки так и притягивали взгляд,
Ей так не хватало любви в замужестве, нежности и заботы. Однако когда Анри де Тальмон снова ворвался в ее жизнь, повеяло ветром перемен. Пускай принц был уже не тем обходительным задиристым юношей, которого она любила и которому готова была подарить свою руку и сердце. Чувства Анри остались прежними, пусть даже они покрылись налетом жестокости, ревности и чувства собственничества, и Мадлен это манило, словно бабочку на огонь.
Женщина закрыла глаза и мысленно вернулась к тем будоражащим душу моментам, которые она переживала в объятиях де Тальмона. Их силу, жар, неподдельную заботу и любовь. Все, что нельзя в полной мере выразить словами. Вспомнила беседку Амура, увитую розами. Побег из душной атмосферы Версаля в благоухающий сад, где Анри преподнес ей бутон кремовой розы, сладко пахнущей медом. Это был скромный дар, но сколько возможностей он сулил…
Требовательный стук в дверь развеял воспоминания Мадлен, и та буквально подскочила на месте. Лихорадочно спрятав лист бумаги со стихотворением, она разрешила Филиппу войти – в то, что за дверью находился ее муж, она уже не сомневалась.
Мужчина вошел. Лицо его было мрачнее тучи, а в руках он сжимал конверт из грубой желтой бумаги. Мадлен тут же предположила, что плохое настроение де Круа напрямую зависит от этого таинственного послания.
Филипп сел напротив жены и пытливо уставился на нее, притопывая ногой. Это выдавало его нервозность. Мадам де Круа редко видела его в подобном состоянии, а потому и сама немного занервничала.
– Что-то случилось? – участливо спросила Мадлен.
– Я только что получил письмо от Анри, - произнес Филипп, и женщина тихо ахнула.
«Вот оно, начало конца», - подумала мадам де Круа и произнесла:
– Неужели? И что же он пишет?
– Завтра утром он придет к нам в гости, чтобы кое-что обсудить. Полагаю, Мадлен, ты знаешь, что будет стоять на повестке дня.
Женщина побледнела. Филипп, внимательно присмотревшись к ней, произнес:
– Ты не выглядишь слишком удивленной, пусть даже и побледнела. Тебе что-то известно об этом?
Де Круа сунул Мадлен под нос письмо, и та отшатнулась от него:
– Да, известно. Незадолго до свадьбы я видела Анри де Тальмона. Кстати говоря, ты тоже мог его видеть на балу у Каролины Шарп.
– И ты не сказала мне об этом? – Филипп вскочил с места и заметался по комнате.
– А что, должна была? – холодно осведомилась Мадлен.
– Да, черт возьми! Неужели это не так важно?
– Ты мечешься так, будто бы тебе есть что скрывать, - резонно заметила женщина, поднимаясь
– Я женился на тебе, в то время как должен был ждать Анри! Я нарушил данное ему слово.
– И ты действительно полагаешь, что он не знает об этом?
Слова эти показались для Филиппа ушатом холодной воды, вылитой на голову.
– Знает? Анри? Откуда ты знаешь об этом, Мадлен?
– От него самого. Да и я раскрыла кое-какие подробности из нашей жизни.
Мадам де Круа сама себя не узнавала. И откуда взялась в ней эта черствость и холодность? Видеть растерянность Филиппа было отрадно, она смаковала его беспомощность.
– Завтра у нас гости, Филипп. Надо выспаться, как считаешь? Может, тебе отговорка какая-нибудь приснится. Спокойной ночи, дорогой мой муж, я устала.
С этими словами Мадлен указала де Круа на дверь и позвала служанку, чтобы та помогла ей раздеться. Впервые в жизни она почувствовала себя роковой женщиной.
***
Утро следующего дня было не менее напряженным, чем вечер. Чета де Круа сидела в гостиной, ожидая гостя. Нервозность и волнение витали в воздухе, неизвестность утомляла. Наконец, раздался звонок дверного колокольчика, и дворецкий, чинно вышагивая, направился к двери. Филипп и Мадлен проводили его взглядом, готовясь к продолжительному и, судя по всему, неприятному разговору.
В холле раздался приятный баритон, интересующийся, заняты ли хозяева, после чего обладатель голоса прошел в гостиную, оставив на руках дворецкого плащ.
У Мадлен замерло сердце, когда она увидела Анри – элегантного, невозмутимого, немного дерзкого. Того, к кому стремилась ее душа.
Филипп, на правах радушного хозяина, поднялся с места и поприветствовал гостя. Мадам де Круа обошлась сухим кивком. Де Тальмон ответил на оба приветствия полупоклоном, в котором угадывалась насмешка, и сел в кресло, с которого было удобно наблюдать за Филиппом и его женой.
– Какая же это сумбурная и нелепая ситуация: сидеть здесь, в компании некогда лучшего друга и его жены, которая должна была стать женой мне. Ну, как вам положение?
С Филиппа мигом слетела его манерность:
– А что я должен был делать?! Держать Мадлен подле себя, как зверушку? Ты ни словом, ни письмом не дал понять, что с тобой все хорошо.
– Ты нарушил слово! – твердо заявил Анри.
– Мне пришлось его нарушить. Иначе в твою невесту стали бы кидать камнями и грязью.
– О, да, благородный Филипп де Круа! – насмешливо произнес де Тальмон.
– Хватит! – взмолилась Мадлен, вскидывая руки. – Анри, я ведь рассказала, что сподвигло моего мужа на этот поступок…
– Только вот не надо встревать в мужской разговор, Мадлен! – прикрикнул на жену Филипп.
Женщина тихо ахнула и застыла, словно громом пораженная.
– Ах, вот как! – произнесла она. – В таком случае, я уйду.
Она собралась было пройти мимо мужчин и скрыться в библиотеке, но Анри схватил ее за запястье своей сухой ладонью и приказал: