Лиля Брик. Жизнь и судьба
Шрифт:
Меньше чем за две недели до «суда» над Примаковым и его казни первый заместитель наркома внутренних дел Агранов неожиданно был отправлен в Саратов: ему поручили возглавить там местное отделение Лубянки и раскрыть «гнезда германской разведки» в расположенной по соседству автономной Республике немцев Поволжья. Умный, кажется, был человек, а так и не понял, что означает это «ответственное задание». Или по известному психологическому закону гнал от себя черные мысли?
Во всяком случае, он приступил к новой работе с таким рвением, что даже закаленные в чекистских провокациях провинциальные коллеги и те ошалели от буйства нового начальника. Буквально за несколько дней его. неукротимая
Таким путем Агранов мучительно пытался спасти свою жизнь Ему нужно было не просто выслужиться, а показать, что здесь, в далеком Саратове, он — в одиночку — раскрыл врагов, пребывающих в Москве, то есть сделал то, что оказалось не под силу всему оставшемуся в столице аппарату НКВД. Так, среди «германских шпионов» оказались Крупская (Сталин люто ненавидел ленинскую супругу, о чем Агранов, конечно, знал, но такого самовольства опального чекиста простить не мог) и только еще начинавший свою партийно-государственную карьеру Георгий Маленков, которого Сталин прочил в преемники уничтоженным «врагам народа».
Агранов явно перестарался. Агонизируя, он растерял все свои доблестные качества опытного, хитроумного интригана. Его безумное письмо новому (после ареста Ягоды) наркому внутренних дел Ежову с предложением арестовать Крупскую и Маленкова говорит само за себя.
Уже 18 июля (Лиля только что с помощью Катаняна вышла из длительного запоя) Агранова вызвали обратно в Москву. Думал: возблагодарят за рвение. Но Ежов устроил ему грубый и беспощадный разнос. Оставалось ждать неизбежного. В кремлевской квартире, которую двумя годами раньше ему пожаловал Сталин, жили уже другие. Ему оставили «запасную», в жилом доме чекистов, где совсем недавно арестовали Ягоду. Тут же взяли и Агранова.
Он отлично знал, что его ждет, сопротивляться не стал, подписал без единого возражения все, что подготовили более удачливые (на время, на время...) лубянские мастера. Пуля палача оборвет его жизнь лишь через год — 1 августа 1938 года. Валентина Агранова переживет своего мужа меньше чем на четыре недели: 26 августа расстреляют и ее.
С интервалом в один месяц — в марте — апреле 1937 года— были арестованы и почти сразу же, даже без комедии «суда», казнены Захар Волович и Моисей Горб: оба приятели Маяковского и соответственно Лили, очень видные в тридцатые годы чекистские шишки. Таким образом, любая связь с Лубянкой и ее шефами, любая работа на нее (даже если она и имела место) под началом Агранова и его уничтоженных сослуживцев становились не плюсом, а большим минусом в биографии. Зловещим и фатальным штрихом...
Чтобы избежать неминуемого ареста, покончил с собой Иосиф Адамович, член ЦИК СССР, не раз выручавший Лилю и всегда готовый прийти на помощь. Сразу же вслед за этим арестовали его жену Софью Шемардину — Сонку: ей предстоит провести в ГУЛАГе семнадцать лет.
В качестве японского шпиона летом 1937 года арестован и 25 ноября того же года расстрелян Александр Краснощеков, продолжавший оставаться Лилиным другом, но к тому времени уже снова женатый на давней своей знакомой Донне Груз. Арестовали и ее, но Донна выжила в лагере, дождавшись хрущевской «оттепели» и реабилитации— своей и мужа. Дочь Краснощекова от первого брака, Луэллу, Лиля приютила у себя.
Другим японским шпионом (к тому же еще и германским!) оказался близкий соратник Маяковского по ЛЕФу и РЕФу, Лилин друг Сергей Третьяков, популярный драматург, публицист, переводчик с немецкого, вошедший в биографию
Отправятся в лубянские пыточные казематы Михаил Кольцов и Всеволод Мейерхольд, которые погибнут в один и тот же день: 2 февраля 1940 года.
Из далекого Фрунзе — столицы Киргизии — пришло известие об аресте Юсупа Абдрахманова. Его, естественно, тоже казнят.
Несколько позже других, когда волна террора как будто пойдет на убыль, отправится в ГУЛАГ уже расставшийся с Ахматовой теоретик искусства и бывший красный комиссар Николай Пунин, некогда влюбленный в Лилю и всегда остававшийся ее другом.
Из двадцати семи человек, подписавших в «Правде» некролог Маяковскому, расстреляно будет одиннадцать: по тогдашним временам еще не самый худший процент...
Лилю несомненно ждала та же участь. Раньше об этом можно было говорить лишь на уровне версий, хотя и вполне достоверных. Теперь этому есть документальные подтверждения. В апреле 1937 года был арестован правдинский журналист Абрам Аграновский, от которого домогались признаний в подготовке покушения на Сталина — ни больше ни меньше... Аграновский обвинение отвергал. Чтобы его «уличить», к делу были приобщены показания более покладистых арестованных. Они составили такой список заговорщиков-террористов, который им продиктовали лубянские следователи. В него были включены, среди многих других, «комкор Виталий Примаков с женой Лилей Брик, писатели Алексей Толстой и Илья Эренбург». К этому протоколу была приложена «справка», подписанная следователем Дзерговским: «Примаков арестован, Брик, Толстой, Эренбург проверяются». Проверка эта для всех троих окончилась благополучно, — такое исключение из правил выпало на долю немногих
Имя Лили встречается в том же контексте и в делах других обреченных. Следователи Кулешов и Сериков, к примеру, пытали арестованного Исаака Бабеля, добиваясь от него признания в «связях» с уже расстрелянным «Примаковым и его женой Брик». В ответ от Бабеля выбили такое показание: «(Самоубийство Маяковского мы (sic!) объясняли как вывод поэта о невозможности работать в советских условиях».
В деле арестованного за «троцкизм и шпионаж» видного германского коммуниста-функционера Эрнста Отвальда, писателя и журналиста, друга Бертольта Брехта (он разделил трагическую судьбу тысяч западноевропейских коммунистов, искавших убежище в СССР), содержится его допрос о какой-то (мифической, разумеется) контрреволюционной организации «Фрейкор», якобы пропагандировавшей троцкизм и занимавшейся диверсионно-террористической деятельностью на территории Советского Союза. Перечисляя сам наиболее видных членов этой «организации», следователь, пользуясь «материалами, которыми мы располагаем» (то есть инструкциями, полученными от начальства), требовал, чтобы Отвальд подробно рассказал о «связях с Примаковым и его женой Брик».
Допрос этот велся в июле 1941 года. Значит, по крайней мере пять лет (на самом деле, разумеется, больше) над Лилей висел отнюдь не картонный дамоклов меч.
С учетом реальной обстановки и условий, существовавших тогда в стране, с учетом документальных данных, содержащихся в архивных документах, можно с уверенностью сказать, что Лиля была обречена еще в 1936-м, может быть, в 1937 году. Но резолюция Сталина на ее письме служила охранной грамотой. Близкая подруга Лили Рита Райт, а вслед за ней историк Рой Медведев утверждают, опираясь на слухи, будто бы Сталин, просматривая очередной список подлежащих аресту, вычеркнул из него имя Лили Брик со словами: «Не будем трогать жену Маяковского».