Лимонов

Каррер Эмманюэль

Среди этой суеты Эдуард послушно делает то, о чем его просили: играет роль самого себя. В сцене переклички, стоя между двумя заключенными с внешностью отпетых висельников, он громко выкрикивает свою фамилию, имя, отчество и статьи приговора. Он делает это в последний раз, но потребуется три дубля, поскольку два первых не устроили режиссера. В следующем эпизоде, в столовой, он старательно выскребает ложкой свою миску, поддерживая «непринужденную беседу» с соседями по столу. «Ведите себя, как всегда, ребята, – повторяет режиссер, – как будто это обычный день».

Но для заключенных этот день – праздник, и они изо всех сил стараются пробиться поближе к виновнику торжества. «Вот так меня видно? А так?» – волнуются они, работая локтями. А он, продолжая вести с ними «непринужденную беседу», от которой на экране останутся лишь его реплики, потому что только ему дали маленький микрофон, думает о том, что зря согласился на эту

дурацкую съемку. Ему жаль, что он уходит вот так. И, может быть, вообще жаль, что уходит. Разумеется, ему не терпится вырваться на свободу, увидеть Настю, ребят из НБП, но таким человеком, как здесь, он уже никогда не будет. Можно утверждать, что колония – это ад, но силой духа он умел превратить ее в рай. И она стала для него гостеприимным кровом, как для монаха – его обитель. Ежедневные переклички были его послушанием, медитация – молитвой, и однажды небеса ему открылись. Каждую ночь, под мощный храп всего барака, он тайно упивался собственным могуществом, силой своей сверхчеловеческой души, в которой неприметно совершался процесс, начавшийся на Алтае, когда он был рядом с проводником Золотаревым – освобождение подлинное, бесконечное, о котором он вдруг забеспокоился: не помешает ли ему освобождение сегодняшнее, более скромное и суетное? Он всегда был уверен в том, что его призвание – дойти в познании реальности до самых крайних пределов. А самой реальной была именно здешняя реальность. И вот теперь все кончено. Лучший период его жизни уже пройден.

Эпилог

Москва, декабрь 2009

1

И вот мы возвращаемся к началу этой книги. В тот момент, когда я делал репортаж о Лимонове, он уже четыре года как вышел из тюрьмы. И я не знал ничего из того, что вы только что прочитали: мне понадобилось еще почти четыре года, чтобы собрать материал. Однако я смутно чувствовал, что что-то не так. Впечатление было такое, словно Эдуард постоянно носил на себе маленький микрофон, продолжая играть роль самого себя для телевизионной реальности. Сбылась его мечта: он стал в своей стране знаменитостью – окруженный лестью писатель, Че Гевара на светской тусовке, популярный персонаж из рубрики people. Едва выйдя на свободу, он бросил храбрую маленькую Настю, сменив ее на одну из красавиц категории А, перед которыми никогда не мог устоять: восхитительную молодую актрису, снявшуюся в популярном телесериале «КГБ в смокинге». Тюремное заключение сделало его в глазах молодежи культовой фигурой, союз с Каспаровым – благопристойным политиком, и я не исключаю, что он вполне серьезно размышлял о перспективе прихода к власти в результате бархатной революции, как это случилось с Вацлавом Гавелом.

На самом деле на выборах 2008 года, как читатель, я надеюсь, помнит, все произошло в точности так, как предсказывал английский журналист, с которым я познакомился на пресс-конференции Лимонова-Каспарова. Путин не стал нарушать конституцию, продавливая для себя третий мандат, а весьма удачно применил схему с дублером, используемую в автошколах: новый президент Медведев сидел на месте водителя, а премьер-министр Путин – на месте инструктора. Он давал ученику порулить: нужно было, чтобы тот научился. Когда ученик все делал правильно, он, отеческим жестом, выражал свое одобрение, и тому было не страшно, потому что рядом – опытный человек. Остается непроясненным один вопрос: сядет ли Путин в 2012 году за руль сам, поскольку избираться в третий раз запрещено только после двух сроков подряд? И не решится ли послушный Медведев, почувствовав вкус к власти, оспаривать это право? Не сметет ли он наставника со своего пути, как тот в свое время смел тех, кто сделал его царем?

Заканчивая эту книгу, я много думал о Путине. И чем больше я о нем думал, тем лучше понимал трагедию, постигшую Эдуарда: он полагал, что капитанов Левитиных на его жизненном пути больше не будет, а между тем, когда он уже поверил, что впереди – зеленая улица, дорогу ему преградил супер-капитан Левитин, оказавшийся подполковником. Его звали Владимир Владимирович.

В ходе избирательной кампании 2000 года из печати вышла книга бесед с Путиным под названием «От первого лица». Название, видимо, придумал какой-то пиарщик: оно на редкость удачное. Так можно было бы озаглавить все творчество Лимонова и большую часть моего собственного. А книжку о Путине – уж само собой. Некоторые утверждают, что он изъясняется дубовым языком, – это неправда.

Кроме того, он делает то, что говорит, и говорит то, что делает, а если и врет, то так беззастенчиво, что это даже подкупает. Когда присматриваешься к его жизни, возникает странное впечатление, что перед нами двойник Эдуарда. Он родился на десять лет позже нашего героя, в очень похожей

семье: отец – офицер в небольших чинах, мать – домохозяйка, все ютились в одной комнате в большой коммуналке. Мальчик, довольно тщедушный, но отчаянного характера, был воспитан в духе патриотизма, культа Великой победы в Великой войне, уважения к КГБ и гордости за тот ужас, который эта спецслужба внушала слабому в коленках Западу. В подростковом возрасте он, по собственному признанию, водился со шпаной. И не кончил плохо лишь потому, что увлекся дзюдо, которому отдался со всей мальчишеской страстью: его приятели вспоминают, какие дикие вопли доносились из спортзала, где он в одиночку тренировался по воскресеньям. Служить в органы он пошел из романтических соображений, потому что задачей государственной элиты, частью которой он с гордостью себя ощущал, была защита родины. Перестройка внушала ему недоверие, его страшно раздражало, что наши мазохисты (они же – агенты ЦРУ) делали пугало из ГУЛАГа и нагнетали ужасы о преступлениях Сталина, и он не только пережил конец советской империи как великую трагедию ХХ века, но и не стесняется признаться в этом сегодня. В хаосе начала девяностых он оказался среди тех, кто потерял все, кто чувствовал себя одураченным: зарабатывать на жизнь пришлось частным извозом. Придя к власти, он, как и Эдуард, полюбил демонстрировать мускулистый торс – фотографироваться голым до пояса, в камуфляжных брюках с висящим у пояса кинжалом. Как и Эдуард, он сдержан и расчетлив, уверен, что человек человеку – волк, уважает право силы, никакие ценности не считает незыблемыми и, чем бояться самому, предпочитает держать в страхе других.

Как и Эдуард, он презирает плакальщиков, считающих человеческую жизнь бесценной. Он допустил, чтобы экипаж под лод ки «Курск» восемь дней умирал от удушья в глубинах Баренцева моря, чтобы его спецслужбы травили газами 150 заложников в театре на Дубровке, а 350 детей были уничтожены в школе Беслана. Время от времени Владимир Владимирович информирует страну о том, что его сука счастливо разрешилась от бремени, что помет здоровый и аппетит у щенков хороший. Без положительных новостей нельзя.

Но, в отличие от Эдуарда, этому человеку все удалось. Он – хозяин. Он может приказать, чтобы школьные учебники перестали поливать грязью Сталина, может приструнить неправительственные организации, а с ними и всю прекраснодушную либеральную оппозицию. Он может склонить голову – для проформы – над могилой Сахарова, но не убирает из своего кабинета стоящий там на самом виду бюст Дзержинского. Когда Европа провоцирует его, признав независимость Косово, он парирует: «Как хотите, но тогда Южная Осетия и Абхазия тоже будут независимыми, а в Грузию пошлем танки; если же вы будете предъявлять нам претензии, мы вам перекроем газ».

Если Эдуард был искренен, то перечисленные подвиги в духе настоящего мачо не могли не произвести на него впечатления. Однако вместо этого, он, как Анна Политковская, пишет памфлеты, где называет Путина даже не тираном, а невзрачной посредственностью с замашками тирана, напялившей на себя костюм явно с чужого плеча. На мой взгляд, это вопиющая несправедливость. Я считаю, что Путин – государственный деятель крупного масштаба, и его популярность держится отнюдь не только на промывании мозгов с помощью подконтрольной прессы. Есть и еще кое-что. Путин на все лады повторяет вещи, слышать которые русским просто необходимо, а именно: «Никто не имеет права твердить 150 миллионам граждан, что все семьдесят лет их жизни и жизни их родителей, все, во что они верили, за что боролись и во имя чего приносили жертвы, оказалось просто дерьмом. При коммунистическом режиме совершались ужасные преступления, это так, но ставить знак равенства между ним и нацизмом – невозможно. Этот тезис, который западные интеллектуалы представляют как нечто самоочевидное, на самом деле – обыкновенная низость. Коммунизм был явлением великим, героическим, прекрасным, вызывавшим доверие и внушавшим веру в человека. В коммунизме есть нечто наивное и простодушное, и в безжалостном мире, который пришел ему на смену, каждый, кто жил в ту пору, бессознательно ассоциирует ее с годами детства, и при воспоминании о ней на глаза наворачиваются слезы».

Я уверен, что фразу, выбранную мною в качестве эпиграфа к этой книге, Путин произнес абсолютно искренне. Мне кажется, она вырвалась из самого сердца, и всякий, у кого оно есть, не может этого не чувствовать. Эта мысль живет в душах всех русских, включая и Лимонова, который, будь он на месте Путина, говорил и делал бы то же самое. Но на этом месте оказался не он, и ему, сколь бы неуместно это ни выглядело, не остается ничего другого, кроме как продолжать играть роль пламенного оппозиционера, защищая ценности, в которые он не верит (демократия, права человека и прочая херня), и находясь рядом с добропорядочными людьми, которых он презирал всю жизнь. Полным фиаско это не назовешь, и все же, надо признать, что тут есть над чем задуматься.