Линия красоты

Холлингхёрст Алан

Джеральд приехал в Барвик с несколькими целями: во-первых, открыть в два часа ежегодную летнюю ярмарку, во-вторых, отметить ужином в «Короне» уход на пенсию своего представителя, а между первым и вторым заехать на рюмочку вина в дом на Вишневой улице. Был последний уикенд перед отъездом во Францию, и обычная неприязнь Джеральда к Барвику смягчалась возможностью произнести по меньшей мере две речи. Рэйчел осталась дома: с Джеральдом поехала Пенни, в задачу которой входило вовремя подсовывать ему бумажные клочки с именами и фамилиями — во избежание неприятных инцидентов, какие уже случались прежде.

Летняя ярмарка, на которой Ник не бывал со школьных лет, проводилась в парке Эбботс-Филд, почти в центре города. По обычным субботним дням парк мог похвастаться лишь двумя скромными аттракционами — развалинами августинианского аббатства и мужским

туалетом с исписанными и изрисованными вдоль и поперек стенами, куда мальчишку-Ника влекло еще сильнее, чем на романтические развалины монашеской обители. Сам он никогда ничего не писал на стенах и, разумеется, не пытался заигрывать с парнями в туалете — но всякий раз, проходя мимо с матерью и слыша изнутри шум спускаемой воды, напрягался, ощущая какое-то смутное родство с незнакомцем в кабинке. Но сегодня весь парк был уставлен разноцветными ларьками и палатками, на центральной аллее красовался кегельбан под соломенным навесом, и со скрипом крутилась под вязами старенькая карусель. Ник бродил по ярмарке, чувствуя себя невидимкой — и в то же время особенным, отделенным от всех. Время от времени останавливался поговорить с друзьями родителей: они встречали его радостно, но в долгие разговоры не вступали, и Ник спрашивал себя, что они о нем знают — или о чем догадываются. Их энергичное дружелюбие, с нотками замаскированного сочувствия, адресовалось, в сущности, не ему, а родителям. Интересно, подумалось ему, что родители о нем говорят? Не так-то просто для мамы хвастаться сыном. Художественный консультант в несуществующем журнале — должность странная и сомнительная; конечно, это не совсем «Мой сын — гомосексуалист», но что-то вроде. За обычной вежливостью чуялось фальшивое уважение и напряженное нежелание вступать в откровенный разговор. В парке он встретил и мистера Левертона, своего учителя по английской литературе, который рассказывал ему о «Повороте винта», а потом послал его в Оксфорд, и они поговорили о диссертации Ника. Ник теперь называл его Стенли, немного при этом конфузясь. За темными очками мистера Левертона он угадал сдержанное любопытство, но не спешил его удовлетворять. К прежнему восторженному тону их литературных бесед теперь прибавились новые нотки, натянутые и тревожные.

— Право, Ник, возвращайся! — говорил мистер Левертон. — Ну, хотя бы почаще приезжай в гости. Прочтешь у нас в школе лекцию по Джеймсу. У меня в этом году отличный класс!

Поздоровался Ник и с мисс Эйвисон, которая давным-давно учила его бальным танцам: мама уверяла, что за это он вечно будет ей благодарен. Мисс Эйвисон помнила всех своих учеников и, кажется, не замечала, что они выросли и переменились с тех пор, как лет двадцать назад танцевали у нее на уроках вальс и тустеп. Рядом с ней Ник на мгновение снова почувствовал себя маленьким мальчиком, нежным, воспитанным и послушным.

Скрипела и визжала карусель. Ник стоял в дальнем конце поля, пристроившись позади компании местных парней, и делал вид, что восхищается примитивной керамикой местного изготовления. С невысокой платформы произносила речь госпожа мэр: Ник видел ее ярко-синее платье с белым поясом, в стиле премьер-министра. Речь была на редкость скучная, но публика внимала благосклонно, ожидая, что из уважения к приезжему депутату леди мэр закруглится быстрее обычного. Сам Джеральд стоял рядом; поза и улыбка его излучали благодушное нетерпение. Под конец леди мэр допустила оплошность: сказала, что, мол, знаменитостей, как в прошлом году, у нас не будет — но зато мы пригласили человека, который сумел явиться вовремя, «не то что эти прошлогодние телезвезды!». Тут Джеральд подскочил к ней и выхватил микрофон, словно руль у пьяного водителя.

Раздались и тут же растаяли в летнем воздухе неопределенные аплодисменты; пара выкриков и свистков напомнила Джеральду, что, хоть за него и голосовало большинство, далеко не все в городе разделяют его взгляды на продажу загородной недвижимости и повышение налогов.

— Лучше бы пригласили Дерека Ниммо, — проговорила какая-то женщина рядом с Ником.

Ник понимал ее чувства и не возражал, однако испытывал тайную гордость при мысли, что знаком с Джеральдом. Во время речи он глазел по сторонам, пару раз задерживался взглядом на крепкой круглой заднице сына Картеров, почтительно улыбался шуткам Джеральда, однако в глубине души чувствовал себя униженным и жалким. Можно ли ожидать, что Джеральд, любимец госпожи премьер-министра, Джеральд, который вот-вот войдет в Кабинет,

Джеральд, срывающий аплодисменты в Палате общин, станет выкладываться перед визжащими детишками и глухими пенсионерами? Кэтрин говорит, что Джеральд своих избирателей презирает. «Единственное, что омрачает его жизнь, — говорит она, — необходимость защищать интересы избирателей. Ты же знаешь, он терпеть не может Барвик». Ник тогда рассмеялся, но сам задумался: интересно, а его маму и папу Джеральд тоже «терпеть не может»?

— В этот классический английский день, — говорил Джеральд, — передо мной разворачивается классическая английская сцена…

Нет, сказал себе Ник, Кэтрин ошибается. Конечно, за этой улыбчивой маской скрывается что-то другое, и, произнося все эти банальности, Джеральд, конечно, все-таки вкладывает в них какой-то смысл, одушевляет их какими-то чувствами — пусть лишь на миг, захваченный волной самозабвенного и самодовольного красноречия. Он рассказал анекдот про француза-велосипедиста — публика приняла анекдот на ура, и именно здесь, поймав нужный момент, Джеральд в самых простодушных выражениях заверил слушателей, что он — вовсе не богатый лондонский бизнесмен, невесть зачем притащившийся в какую-то провинциальную дыру, вовсе нет, скорее уж он — дух Барвика, местный Пиквик, для которого этот город — его второй дом: вот почему он с особенным удовольствием открывает городскую ярмарку. Тут он решительно перерезал ленточку, которая ровно ничего не отгораживала, и щелчок его ножниц, многократно усиленный микрофоном, пронесся над затихшей толпой.

Затем Джеральд пустился в квази-королевскую экскурсию по ярмарке; рядом в роли принца-консорта семенила леди мэр. Ник хотел остаться и посмотреть, кто зайдет в мужской туалет, но притяжение лондонских гостей оказалось сильнее, и он подошел к Пенни.

— Мне понравилось, — сказал он.

— Да, Джеральд отлично выступил, — ответила Пенни. — А вот госпожа мэр себя показала не с лучшей стороны.

Госпожа мэр стояла у палатки с вареньями и соленьями, неодобрительно косясь на цены — явно подозревала, что продавец взвинтил их ради лондонского гостя. Джеральд, в жизни не знавший цен ни на что, кроме стрижки и шампанского, купил за пятерку две банки домашнего джема и попозировал с ними для местной газеты. «Подержите вот так, сэр!» — и Джеральд, всегда приободряющийся от присутствия фотографов, замер в картинной позе с банками в руках. Подошла Пенни, молчаливая фея, и забрала банки; передавая их, Джеральд пробормотал: «Je dois me s'eparer de cette femme commune» [7] .

7

Мне надо отделаться от этой общественной работницы (фр.).

Дойдя до лотереи, он купил десять билетов и встал рядом в ожидании розыгрыша. Разыгрывались бутылки всевозможных сортов, от соуса карри до «Джонни Уокера». Оделся Джеральд совсем не по-деревенски: в синей рубашке с белым воротником и красным галстуком и строгом костюме в полоску он смотрелся среди джинсов и клетчатых рубах так, словно прибыл прямиком из Вестминстера. Рядом стояла женщина, Джеральд кивнул ей и с улыбкой спросил:

— Нравится ярмарка?

— Да уж, пожаловаться не на что, — отвечала она. — Хотелось бы мне выиграть бутылочку шерри-бренди!

— Отлично, отлично, отличный выбор. Что ж, удачи. А я вряд ли что-нибудь выиграю.

— Прошу сюда, мистер Федден, сэр! — подозвал его лотерейщик.

— Добрый день! Рад вас видеть, — проговорил Джеральд в предположении, что уже мог с ним встречаться.

— Что хотите выиграть? Бутылку карри?

— Никогда не знаешь, что тебе выпадет, — усмехнулся Джеральд, глядя на вертящийся восьмигранный барабан. — Призы для всех — никто не уходит обиженным!

— Это мы уже слышали, — язвительно проговорил человек в темных очках; для Джеральда он, по-видимому, подпадал под разряд «умников-социалистов», из тех, что на встречах с избирателями атаковали его неудобоваримыми вопросами с кучей статистических данных.

— И вас тоже очень рад видеть, — проговорил Джеральд, поворачиваясь к барабану.

Социалист ядовито хмыкнул.

Женщина, что мечтала выиграть шерри-бренди, получила бутылку джина из «Майра-март», при этом так порозовев и захихикав, словно уже ее выпила и отмочила что-нибудь неприличное на глазах у публики. Следующими ушли лимонад и «Гиннесс». Джеральду досталась бутылка «Ламбруско».