Линия Крови
Шрифт:
– В чем дело?
– Я к Вам, товарищ Берштейн… Не узнали?
Берштейн мотнул головой.
– Неважно. Дело у меня к Вам… По поводу убийц вашего сына.
– Что?!
Иван медленно кивнул. В этот простой жест он сумел вложить столько смысла, что вскочивший Берштейн без лишних вопросов указал ему рукой на стул. Дежурному и выглядывающему из-за его плеча секретарю, он сказал:
– Все в порядке. Мы с товарищем побеседуем.
Дверь тихо закрылась.
Берштейн обошел огромный стол фабриканта Гарелина, сел в свое кресло. Несколько
– Я вас слушаю.
Когда Одежкина разыскал посыльный от Берштейна, тот в своей каморке на Фибровой фабрике занимался чисткой маузера. Аркадий сидел на топчане. Рядом, на большом лоскуте белой материи лежали аккуратно разложенные детали пистолета. Несмотря на то, что в комнатушке было прохладно, Одежкин был в галифе и нательной рубахе.
– Передай, щас приеду, - сказал он вытянувшемуся у порога посыльному. И добавил себе под нос: - маузер вот только дочищу…
– Извиняйте, товарищ командир, только Иосиф Давидович просил как можно быстрее. Так и сказал передать: «СРО-ЧНО».
– Да понял я! Ступай.
Посыльный скрылся. На его месте вырос Коршунов.
– Чего тебе? Чего лыбишся?!
– Сдержанный ты стал, Петрович, - добродушно проговорил казак. – Раньше бы ты на этого мильтона так цыкнул, что он бы маму родную забыл.
– Могу и щас… Цыкнуть на тебя, что ли?
– Я это, Петрович… поехали, а? Непроста Берштейн торопит, чует мое сердце.
Одежкин с сожалением посмотрел на припасенный пузырек с оружейным маслом, буркнул:
– Поехали, черт с тобой.
И начал собирать так и не дочищенный пистолет.
Когда они прибыли в горком, помимо Берштейна в кабинете уже были исполняющий обязанности начальника милиции Лубов, иерей Филарет и какой-то крестьянского вида старик.
– Ну, что тут у вас за срочные дела?! – едва ввалившись в кабинет, громко вопросил Одежкин.
В этот миг он выглядел таким же нахрапистым и молодцеватым, как в день прибытия в Зареченск. Только за спиной его вместо затянутого в кожу комиссара высился угрюмый, хищноглазый казак.
Ответил ему Филарет.
– Нашли! Логово Зверя нашли! – в голосе иерея слышалось нескрываемое торжество.
Аркадий посмотрел на Берштейна, потом на Лубова. Иосиф Давидович сидел бледный, молчал. Лубов сказал:
– Вот этот… гражданин утверждает, что знает наверняка, где скрывается Воронов, Черный граф.
– Да иди ты! Ну-ка ну-ка? – Одежкин подошел к Ивану ближе. – Говори, дед.
– Дак я уж все рассказал… - нехотя начал Иван. – Здесь он, недалеко. В собственном своем доме.
– Да-а? И где же собственный его дом?
– Здесь, на Панской.
Одежкин фыркнул.
– На Панской. Да я всю эту улицу прошарил лично! – он помолчал и добавил: - какой, говоришь, дом-то?
– Двадцать восьмой. На той стороне, - неопределенно махнул рукой Иван. Видя, что номер дома командиру ничего не сказал, пояснил: - старый дом красного кирпича. Напротив Зубовского, большого белого.
–
– Точно! – воскликнул Одежкин. – Точно. Я тогда еще подивился, что в таком домине только одна семья проживает, да и то без детей. Подумал еще тогда, почему никого не подселяют, да вспомнил, что в городе жилья пустует теперь больше, чем требуется… Так что же ты, старый хрыч, врал нам тогда?! Или щас врешь? Ну?!
– Каюсь, тяжкие грехи на мне, - опустил голову Иван. – Служил я этому кровопийце.
– Слушай, дед, а ты часом не врешь? – вкрадчиво спросил Аркадий, склонившись над Иваном. – Сочинил может все или привиделось тебе?
– Нет. Он не врет, - сказал Берштейн.
С момента появления Одежкина с Коршуновым, это были первые слова, что он произнес. Головы всех присутствующих повернулись к нему.
– Он не врет, - твердо проговорил Иосиф Давидович. – Это ОН тогда подсунул нам информацию о будто бы готовящем контрреволюционный бунт священнике. И заманил Головского с милиционерами в ловушку. Я его вспомнил… Хотя в ноябре он выглядел лет на двадцать моложе.
Повисшую в кабинете тишину нарушил суровый голос Коршунова:
– Что же, выходит и баба твоя кровососам служит?
Лицо Ивана потемнело еще больше. Не поднимая головы, он проговорил:
– Да. Акулина, она… в общем она с ними. До конца.
– А ты что же переметнулся? Испугался, что и тебя упыри высосут?
– Этого мне бояться не приходилось. Слугу Хозяина не тронет ни один вампир.
– Что же тогда? Иль почуял, что кранты твоим хозяевам? Хочешь прощение заработать?
– Мне на прощение рассчитывать не приходится, - твердо проговорил Иван. – Да я и не надеюсь. И не боюсь. Это я раньше боялся…
Иван поднял голову. Взгляд его был полон выстраданной решимости.
Логово Черного графа решили выжечь каленым железом не мешкая. Подошли к этому делу со всей тщательностью. Уже к полудню старый графский дом был окружен тройным кольцом ЧОНовцев. Плечом к плечу с красноармейцами стояли служители церкви. Вместо винтовок у доброй половины бойцов в руках были длинные, старательно заостренные колы. Многие держали ломы, топоры, гвоздодеры – чтобы сподручнее вскрывать наглухо заколоченные ставни, выбивать двери, впускать в самые потаенные уголки мрачного здания своего вернейшего союзника – солнечный свет. Священники также подошли к делу во всеоружии – наготове были хоругви, иконы, распятья, кадила, жбаны со святой водой. Некоторые держали в руках крепкие, окропленные святой водой веревки и цепи. Все до последнего рядового получили строжайший приказ: самого Черного графа взять непременно живым. Именно это и составляло главную трудность и заставляло бойцов нервничать – убивать упырей уже наловчились, а вот как такую взбесившуюся нечисть взять в плен никто не представлял даже приблизительно.