Линия Периферии
Шрифт:
Виктор, будучи минимум на лет семь старше Дворжака и обладая немалым опытом анализа собеседника, полученного за время его причастности к своему новому ремеслу, читал того как открытую книгу: он видел, как нервничает Павел, изо всех сил сдерживая пот. Видел его неуверенность и страх перед неизвестным. Он держался молодцом, но редкие заминки и меняющаяся напряжённость тона выдавали шаткость положения авиатехника с головой. Это был смелый, но неопытный противник, пытающийся прыгнуть выше головы. Он не стоил внимания Виктора, даже если и сумел что-то раскопать. Павел всё равно не сумеет ничего доказать, а если и докажет, то к моменту начала разбирательств Виктор успеет замести все следы. Он бы просто проигнорировал авиатехника, оставив его наедине с собственными догадками, но Павел, к собственному несчастью, решился задать главный
— Почему вы солгали о том, что не обладаете мастер-паролем?
Виктор чуть было не поперхнулся, тут же нахмурив брови в привычно презрительной усмешке.
— И с чего ты внезапно решил, что я обладаю им?
— Это и правда было не так уж и просто, но я смог его отыскать. Я видел внешний сервер, Виктор, видел логи. Все. От записей с камер наблюдения, до махинации с залом связи, запершей нас здесь. Вы рисковали собственной жизнью, просто чтобы отвести подозрения. Но зачем? Что столь ценное вы ищете здесь? Что, столь необходимое, хранит этот бункер, что вы с подобной лёгкостью готовы распоряжаться чужими судьбами?
Поначалу он подумывал ответить — всё-таки то, о чём говорил этот парень, можно было подделать, и Виктор всё ещё мог оправдаться, не усложняя ситуации, но тут в его поле зрения попалось нечто, что поставило крест на возможности мирного исхода непредвиденного конфликта: вторичная дверь столовой, предназначенная для спецперсонала и ведущая в центральный технический отсек, оказалась открытой. Заметив, на чём остановился его взгляд — Дворжак произнёс то, чего Виктор опасался больше всего:
— Вы упустили это, но четыре дня назад я установил запись на каждое административное действие. Вашей монополии конец, Виктор. Но не торопитесь с выводами. Чтобы вы обо мне ни думали — мы с вами здесь в одной лодке. И если вы согласитесь сотрудничать со мной, мы обязательно сумеем друг другу помочь.
Все последующие события произошли менее, чем за несколько секунд: Павел, не в силах удержать внезапно взмывающий стол, начал заваливаться на спину. Сообразив, по каким причинам стол вообще может резко оторваться от земли, он попытался стабилизировать положение, соскакивая с падающего сиденья, но секунду спустя почувствовал толчок в живот, за которым последовало ощущение некоей внутренней теплоты, быстро сменившимся острой, тошнотворной болью. И когда он коснулся затылком холодного бетонного пола — эта острота ударила прямо в мозг, выбрасывая сознание за его пределы.
Виктор, на несколько мгновений застыв в лёгком оцепенении, оторвал взгляд от распластавшегося Дворжака, под которым постепенно разливалась увеличивающаяся в размерах лужица крови, с негодованием сплюнув.
— Паршивец! Тебя только не хватало! И что прикажешь теперь делать?!
«Что, если он и так уже обо всём рассказал?», — осенило торговца. С этой мыслью Виктор выскочил в коридор с револьвером наготове, не собираясь церемониться ни с кем, кто мог его разоблачить, но, к некоторому облегчению, никого так и не обнаружил. Нельзя было терять бдительности: парень и правда мог кого-то осведомить, уже позднее ринувшись в одиночку. Виктор, тяжело вздохнув, спрятал пистолет и принялся поспешно ликвидировать следы стрельбы, пока кому-нибудь не приспичило перекусить. Тело он решил бросить в одном из пустующих технических помещений, навсегда изолировав его аварийным гермозатвором. Управившись всего за пятнадцать минут, тот внезапно почувствовал, как дрожат у него руки. Неужели он уже успел выдохнуться? На него не похоже. Однако, даже если Павел не успел никому ничего рассказать, непременно возникнут нежелательные вопросы. А если он станет избегать любого общества, то обязательно начнёт ловить косые взгляды. Конечно, Клэр в любой ситуации окажется на его стороне, но следовало держать себя в руках — у него на пути всё ещё стоял пилот, и Виктор не был уверен, что на текущем этапе осилит возню с его покровителями. Точнее, он был абсолютно уверен, что те его попросту раздавят. Несмотря на весь свой опыт и амбиции — Виктор всё ещё был пешкой, статус которой ему ещё предстояло отбросить. И тактические ядерные заряды окажутся в этом деле как никогда кстати.
Джеффри просто выжидал, не в силах покинуть своё укрытие.
Уже было кристально ясно, что история, в которую он ввязался, не была предназначена для него с самого начала. Если подумать, он никогда особо
Но уже было поздно отступать. Да и некуда. Всё или ничего — девиз, которого придерживался Шамбер, и который Джеффри должен быть перенять, хотел он того или нет. Пилот только сейчас осознал, насколько по-мальчишески зелено он себя всё это время вёл. Над ним взяла жажда приключений, адреналина, признания заслуг — он и в помине не мог себе представить, насколько тяжёлым окажется груз ответственности на его плечах.
Шёл четвёртый день с тех пор, как они попали в бункер, и уже стало очевидным, что затишье, царившее с того момента, как выжившие освоились в своём новом убежище, лишь предзнаменовало новую бурю.
Но что, чёрт возьми, значила эта записка?
Джеффри не оправдывал себя. Он делал то, что считал нужным, и нарушение приватности было для него лишь необходимостью — здесь с ним поступили бы так же, стоило ему забыть закрыть дверь в своей каюте.
Всю предыдущую ночь, он наблюдал. Пилот, осознавая возможные последствия, всё ещё не мог никому по-настоящему доверять, да и не имел права. Единственной возможностью напасть на след подозреваемых, была атака потенциального организатора его же оружием — постоянным, беспрерывным наблюдением. Он правда хотел понять, что ошибается… но Джеффри не ошибся. Он видел, как Лия оставляет записку в каюте Николаса, дверь куда оказалась открытой, но в которой самого финансиста не оказалось.
В записке оказалось предложение встретиться в два часа следующей ночи в секторе, где Сэндшторм совсем недавно обнаружил несколько современных компьютеров, ещё не успев доложить об этом остальным. Похоже, ему и не придётся.
Посреди не лучшим образом спрятанных документов Джеффри обнаружил множество записей о теневых распределениях бюджета «Юнион Пасифик», и, если можно было им верить — компания не просто находилась под угрозой банкротства. «Пасифик», уже как два года находясь в балансе, уходящим на два миллиарда долларов в минус, вообще не должен был существовать. Тем не менее, компания оставалась на плаву, как ни в чём не бывало. Бюджет бесследно исчезал, и столь же загадочным образом появлялся. В денежных потоках, распределяемых компанией, отсутствовал даже намёк на причинно-следственную связь. Складывалось впечатление, что денежная масса в два миллиарда долларов просто перекачивалась из одного неидентифицируемого источника в другой, и все финансовые операции самой компании полностью сливались с этими линейными транзакциями. Компания не приносила дохода, но и не терпела убытков, из-за чего определить что-либо необычное извне было попросту невозможно. Конечно, всё дело могло быть в необычной для крупных компаний структуре, но в этом вообще не было логики — зачем создавать зацикленную систему с единым потоком, когда куда проще и надёжнее использовать стандартную схему хранения и бюрократического распределения бюджета, чем децентрализованный, не отслеживаемый поток?
Его осенило.
Децентрализованный, затратный, но не отслеживаемый поток постоянных транзакций.
Идеальный инструмент для анонимного хранения и перевода. В последние годы обучения у Джеффри не было времени следить за последними технологиями, но он слышал, что постепенно набирали популярность новые банковские системы, основанные на чём-то подобном. Нельзя было придумать лучшего инструмента для отмывания денег, грязных, государственных — не имело ни малейшего значения. Вопрос только в том, зачем «Юнион Пасифик» понадобилось зацикливать всю систему, не останавливаясь на анонимной сети. Но, возможно, ответ кроился в сущей банальности — это могли быть просто не их деньги, но константная сумма, отмывающаяся кем-то через бюджет американского железнодорожного дела и возвращающаяся новой порцией под видом зацикливания предыдущей. Но… два миллиарда? От одной мысли о том, что могло стоять за всем этим, если к делу не были причастны государственные органы, становилось не по себе.