Линни: Во имя любви
Шрифт:
Я со стуком поставила тарелку с печеньем на стол.
— Что вы сделали?
Улыбка исчезла с лица Шейкера.
— Я сказал, что смог найти вам…
— А вам не пришло в голову спросить у меня, хочу ли я работать в библиотеке? Я еще не решила, чем буду заниматься. Вы, конечно, очень добры ко мне, но я осталась в вашем доме лишь для того, чтобы набраться сил, как вы мне и предлагали. Я пока еще ничего не решила.
— Неужели? — спросил он.
Я взволнованно сжимала нож для хлеба.
— Кроме того, кто согласится взять меня на работу, даже не побеседовав со
— Я сказал своему работодателю, мистеру Эббингтону, что к нам из Моркама переехала моя кузина, Линни Смолпис, дочь брата моего отца, и что сейчас ей крайне необходима работа.
Его голос приобрел незнакомый холодный тон, выдававший возмущение. Мне стало стыдно, хотя я этого и не показывала.
— «Нет, — сказал я ему, — у нее нет рекомендательного письма, так как она всю жизнь ухаживала за отцом-калекой». Но я заверил его, что могу за тебя поручиться и возьму все под свою ответственность. У меня нет привычки лгать, Линни, — продолжил Шейкер. — Но сегодня я предпочел сказать неправду.
Я смотрела на печенье, опустив голову.
— Мистер Эббингтон мне доверяет. Я работаю на него уже семь лет, получив эту работу по рекомендации отца, которую тот дал незадолго до своей смерти. Они с мистером Эббингтоном были хорошими друзьями. Единственная правда в этой истории заключается в том, что у моего отца действительно был брат, живший в Моркаме, но он умер четыре года назад, не оставив после себя детей.
Его дрожь усилилась, так что теперь тряслось все тело.
— И что я должна буду делать? — поинтересовалась я, взглянув Шейкеру в глаза после долгой паузы.
— У нас не было вакансии, но мистер Эббингтон сказал мне, что давно собирался найти кого-нибудь с хорошим почерком, чтобы вести записи по книгам. Хотя это моя работа — следить за заказами, выдачей книг и их возвращением, но я не могу писать из-за моих… — он с презрительной усмешкой посмотрел на свои руки, — с этим. И хотя мистер Эббингтон, который уже довольно стар, сам выдает книги членам клуба под расписку, на записи у него не хватает времени. Вот этим вы и могли бы заняться — вести записи выдачи и возврата книг по датам. Если, конечно, вы не находите такое занятие недостойным.
Я вздернула подбородок. Меня задело последнее замечание и тон, которым оно было сказано.
— Сколько мне будут платить?
— Флорин в неделю. Выплата, разумеется, раз в месяц.
Два шиллинга в неделю. Это больше, чем обычно платят на фабрике, но все равно не так уж и много. За несколько ночей на улице я смогу заработать гораздо больше. В комнате пахло свежей выпечкой. Холодный ноябрьский дождь барабанил по оконному стеклу, хотя тщательно задернутые шторы заглушали звук. В камин упала попавшая в дымоход капля и зашипела в огне. В столовой было тепло и пахло едой. Хотя мебель, светильники и ковры с цветочным узором заметно обветшали и, судя по всему, отличались почтенным возрастом, мне почему-то здесь было очень уютно.
Я представила себе, каково это — стоять сейчас на улице в такую погоду, надеясь, что дождь не заставит посетителей салонов сразу разойтись по домам, к теплым кроватям
Я подумала о моей малышке Фрэнсис, о ее крошечных скрюченных пальчиках. Я не хотела снова забеременеть от незнакомца.
Затем я подумала о высоких мачтах кораблей, приплывающих к Королевскому причалу, и о том, что никогда не ступлю на палубу ни одного из них.
Я понимала, что обманывала себя, так же как обманывала меня моя мама, сочиняя сказки о том, что я достойна большего, чем имею сейчас. Я понимала, что потерпела поражение, но у меня сейчас просто не было сил, чтобы продолжать сражаться.
— Я возьмусь за эту работу.
Дождь теперь яростно хлестал по стеклу, сопровождаемый воем ветра в оконных рамах.
— Спасибо вам, Шейкер.
Интересно, когда он придет ко мне за расплатой?
После обеда Шейкер, не глядя мне в глаза, попросил меня зайти к нему. Я бесстрастно кивнула. Значит, платить надо сразу же. Его мать вела себя так, словно ничего не слышала. Я задумалась о том, как он потом сможет смотреть ей в лицо и почему он хотя бы не подождал, пока она заснет. Меня удивила решительность Шейкера и несколько беспокоило то, как его примет моя заживающая плоть.
Но я не могла ему отказать — сколько бы раз он ни захотел меня. Я слишком многим была ему обязана.
Когда я последовала за ним в комнату, он направился к столу, а я — прямо к его кровати. Той самой кровати, которую залила своей кровью всего несколько дней назад. Я легла на спину и задрала платье. Шейкер молчал, и я снова взглянула на него, чтобы узнать, почему он до сих пор не начал расстегивать брюки.
— Нет, — хрипло сказал он, глубоко потрясенный.
Шейкер по-прежнему стоял у стола. Он стал совсем пунцовым.
— Нет, — повторил он. — Я… Я хотел, чтобы вы кое-что записали для меня. Вы же знаете, что я не могу удержать перо.
Я почувствовала незнакомый жар на щеках и поняла, что впервые в жизни покраснела, совсем как Шейкер. Я и не знала, что еще на это способна. Я одернула платье и подошла к столу, на котором лежала большая открытая книга.
— Эту книгу написал Бернард Альбинус, — сказал мне Шейкер. Его щеки все еще горели, но он говорил абсолютно спокойным голосом, как ни в чем не бывало. — Это самый известный анатом за последние сто лет. Он сделал зарисовки не только человеческого скелета, но и мышц, и подробно описал кровеносную и нервную системы. Я много раз брал эту книгу в библиотеке. Если бы я мог сделать записи по наиболее интересующей меня теме — о строении нервной системы, то мне больше не пришлось бы брать книгу в библиотеке и стараться запомнить отрывки из нее. Я хотел спросить… Не сможете ли вы записать для меня информацию, которую я вам покажу?