Лирика

Фет Афанасий Афанасьевич

<< 1842>>

* * *

За кормою струйки вьются, Мы несемся в челноке, И далеко раздаются Звуки «Нормы» по реке. Млечный Путь глядится в воду – Светлый праздник светлых лет! Я веслом прибавил ходу – И луна бежит вослед. Струйки вьются, песни льются, Вторит эхо вдалеке, И, дробяся, раздаются Звуки «Нормы» по реке.

<< 1844>>

* * *

Как мошки зарею, Крылатые

звуки толпятся; С любимой мечтою Не хочется сердцу расстаться. Но цвет вдохновенья Печален средь буднишних терний; Былое стремленье Далеко, как отблеск вечерний. Но память былого Все крадется в сердце тревожно... О, если б без слова Сказаться душой было можно!

11 августа 1844

* * *

Спи – еще зарею Холодно и рано; Звезды за горою Блещут средь тумана; Петухи недавно В третий раз пропели. С колокольни плавно Звуки пролетели. Дышат лиц верхушки Негою отрадной, А углы подушки – Влагою прохладной.

<< 1847>>

* * *

Свеж и душист твой роскошный венок, Всех в нем цветов благовония слышны, Кудри твои так обильны и пышны, Свеж и душист твой роскошный венок. Свеж и душист твой роскошный венок, Ясного взора губительна сила, – Нет, я не верю, чтоб ты не любила: Свеж и душист твой роскошный венок, Свеж и душист твой роскошный венок, Счастию сердце легко предается: Мне близ тебя хорошо и поется. Свеж и душист твой роскошный венок.

<< 1847>>

* * *

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья Былые дни я различал едва, Когда шептал безумные желанья И говорил безумные слова. Знакомыми напевами томимый, Стою. В глазах движенье и цветы – И кажется, летя под звук любимый, Ты прошептала кротко: «Что же ты?» И звуки те ж, и те ж благоуханья, И чувствую – пылает голова, И я шепчу безумные желанья И лепечу безумные слова.

<< 1858>>

ПЕВИЦЕ

Уноси мое сердце в звенящую даль, Где как месяц за рощей печаль; В этих звуках на жаркие слезы твои Кротко светит улыбка любви. О дитя! как легко средь незримых зыбей Доверяться мне песне твоей: Выше, выше плыву серебристым путем, Будто шаткая тень за крылом. Вдалеке замирает твой голос, горя, Словно за морем ночью заря, – И откуда-то вдруг, я понять не могу, Грянет звонкий прилив жемчугу. Уноси ж мое сердце в звенящую даль, Где кротка, как улыбка, печаль, И все выше помчусь серебристым путем Я, как шаткая тень за крылом.

<< 1857>>

БАЛ

Когда трепещут эти звуки И дразнит ноющий смычок, Слагая на коленях руки, Сажусь

в забытый уголок. И, как зари румянец дальный Иль дней былых немая речь, Меня пленяет вихорь бальный И шевелит мерцанье свеч. О, как, ничем неукротимо, Уносит к юности былой Вблизи порхающее мимо Круженье пары молодой! Чего хочу? Иль, может статься, Бывалой жизнию дыша, В чужой восторг переселяться Заране учится душа?

<< 1857>>

* * *

Ярким солнцем в лесу пламенеет костер, И, сжимаясь, трещит можжевельник; Точно пьяных гигантов столпившийся хор, Раскрасневшись, шатается ельник. Я и думать забыл про холодную ночь, – До костей и до сердца прогрело; Что смущало, колеблясь, умчалося прочь, Будто искры в дыму, улетело. Пусть на зорьке, все ниже спускаясь, дымок Над золою замрет сиротливо; Долго-долго, до поздней поры огонек Будет теплиться скупо, лениво. И лениво и скупо мерцающий день Ничего не укажет в тумане; У холодной золы изогнувшийся пень Прочернеет один на поляне. Но нахмурится ночь – разгорится костер, И, виясь, затрещит можжевельник, И, как пьяных гигантов столпившийся хор, Покраснев, зашатается ельник.

<< 1859>>

Л. Н. Толстой, его жена С. А. Толстая и Т. А. Кузминская (справа) на террасе яснополянского дома. Слева дочь Л. Н. Толстого Татьяна.

* * *

Свеча нагорела. Портреты в тени. Сидишь прилежно и скромно ты. Старушке зевнулось. По окнам огни Прошли в те дальние комнаты. Никак комара не прогонишь ты прочь, – Поет и к свету все просится. Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь, Куда душа переносится. Подкрался, быть может, и смотрит в окно? Увидит мать – догадается; Нет, верно, у старого клена давно Стоит в тени, дожидается.

<< 1862>>

* * *

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, Как и сердца у нас за песнию твоей. Ты пела до зари, в слезах изнемогая, Что ты одна – любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить, обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь, Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

2 августа 1877

* * *

<<...>> Вы спрашиваете, был ли он человеком сердца или рассудка? Конечно, рассудка.

Не наблюдалось ли в нем тяготение к барству и аристократизму?

Даже весьма большое.

Не замечала ли я в нем признаков умственной неуравновешенности, граничащей, может быть, с психическим расстройством?

Я никогда не замечала этого и никогда ничего не слышала об этом.

Вы спрашиваете, не произошла ли перемена в 70-х годах в Афанасии Афанасьевиче, что он из сельского хозяина, охотника и человека, занятого практическими делами, превратился в отшельника, философа и потом снова вернулся к стихам и прошлому?