Лирика

Санников Григорий Александрович

«Особенное чувство я испытываю всякий раз, когда думаю об Андрее Белом — Борисе Николаевиче Бугаеве — об этом прекрасном человеке, по-детски наивном, по-юношески мятежном и пламенном, по-взрослому мудром и гениальном в своих исканиях. Писатель-изобретатель, написавший за свою пятидесятитрехлетнюю жизнь до пятидесяти томов художественных произведений — стихов и ритмической прозы, литературоведческих статей и исследований, воспоминаний и портретов своих современников, положивший начало точной науке стиховедения, воплотил, быть может, только третью, четвертую часть своих величавых замыслов».

Так начинается одна из записей воспоминаний моего отца, поэта Григория Александровича Санникова (1899–1969) об Андрее Белом, которые он, по его свидетельству, начал делать в тот вечер, когда за два дня до смерти Бориса Николаевича последний раз видел его в клинике. Записей этих много. Сделаны они в 1934 году, по-видимому, для памяти и как заготовки к публикациям, которые по очевидным причинам так и не были осуществлены. Особый интерес представляют записи, относящиеся к кончине и похоронам

Андрея Белого, в частности связанные с публикацией некролога в «Известиях», подписанного Б. Пильняком, Б. Пастернаком и Г. Санниковым.

Приведем соответствующий отрывок из записной книжки Санникова.

8 янв<аря> 1934 г<ода> в 12 ч<асов> 30 м<инут> умер Андрей Белый.

В Оргкомитете происходило заседание секретариата. Юдин [36] вызвал меня и Пильняка на заседание. После обсуждения узбекского вопроса Юдин объявил о случившемся. Почтили вставанием. Предоставили слово мне и Пильн<яку>. Образовали комиссию. Подошел Пастернак. Наметили порядок. Проехали в клинику, в анатомичку, оставили заявление о передаче мозга в Ин<сти>тут мозга. Заехали к Кл<авдии> Ник<олаевне> [37] . Вечером засели втроем за некролог.

36

Павел Федорович Юдин (1899–1968) — общественный деятель; директор Института красной профессуры (1932–1938).

37

Клавдия Николаевна Бугаева (урожд. Алексеева, в первом браке Васильева, 1886–1970) — вторая жена Белого.

В «Изв<естиях>» Цыпин [38] сказал: «Замечательно написано», возражал против перечисления классиков. Пришел Гронский [39] . Прослушал. — «Неправильная статья», Семеху — «надо заказать для „Изв<естий>“ еще одну». Пильняк: «Отказаться легко, подберут другие».

Черновик некролога сохранился в архиве Санникова. По нему можно судить о том, кто и в какой мере принимал участие в работе над текстом. Он почти весь написан рукой Бориса Пильняка на одном большом листе бумаги с двух сторон, а в середине первой стороны листа часть текста — рукой Бориса Пастернака. На обороте Пастернак сделал вариант начала некролога.

38

Григорий Евгеньевич Цыпин (1899–1938) — директор издательства «Детская литература».

39

Иван Михайлович Гронский (1894–1985) — журналист, литературный критик; председатель Оргкомитета СП СССР, ответственный редактор газеты «Известия» (1928–1934), редактор журнала «Новый мир» (1932–1937).

Судя по всему, это и есть наборная рукопись, переданная в «Известия». Некролог опубликован 9 января 1934 года.

В публикуемом ниже тексте черновика фразы и слова, принадлежащие Борису Пастернаку, даны курсивом. Текст, написанный Борисом Пильняком, набран обычным шрифтом. Небольшие исправления в черновике некролога были сделаны Григорием Санниковым. Зачеркнутые им строки заключены в квадратные скобки, а фраза, написанная им вместо одной из зачеркнутых, отмечена звездочками.

«8-го января в половине первого скончался Андрей Белый. Умер величайший русский писатель, человек до конца не состарившейся гениальности, всю жизнь раздиравшийся противоречиями своих разнообразных задатков.

8 янв., в 12.30 дня, умер от артериосклероза Андрей Белый, замечательнейший писатель нашего века, имя которого в истории станет рядом с именами классиков не только русских: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Блок, Маяковский, — но и мировых. Имя каждого гения всегда отмечено созданием своей школы: творчество Андрея Белого — не только гениальный вклад как и в русскую, так и в мировую литературу, оно — создатель громадной литературной школы. Перекликаясь с Марселем Прустом в мастерстве воссоздания мира первоначальных ощущений, А. Белый делал это полнее и совершеннее. Джемс Джойс для современной европейской литературы является вершиной мастерства, надо помнить, что Джойс — ученик Андрея Белого. Пришед в русскую литературу младшим представителем школы символистов, Белый создал больше, чем все старшее поколение этой школы, — Брюсов, Мережковские, Вяч. Иванов, Сологуб и др., [никак не меньше, чем Блок,] — и перерос свою школу, оказав решающее влияние на все последующие русские литерат<урные> течения. Мы, авторы этих первых посмертных строк о Белом, считаем себя его учениками [,равно как под его влиянием были — Есенин, Маяковский, Бабель, Олеша и очень, очень многие другие].

Как многие гениальные люди, Андрей Б. был соткан из колоссальных противоречий. Человек, родившийся в семье русского ученого математика, окончивший два факультета, изучавший [Шопенгауэра, Канта, Гефдинга, Вундта наряду с физикой, химией и микробиологией, влюбленный в музыку,] философию, социологию, влюбленный в химию и математику при неменьшей любви к музыке, А. Белый мог показаться принадлежащим к той социальной интеллигентской прослойке, которой было с революцией не по пути. Если к этому прибавить, что во время своего пребывания за границей А. Б. учился у Рудольфа Штейнера, последователи которого стали мракобесами Германии, то тем существенней

будет отметить, что не толькосейчас же после окт<ябрьской> революции А. Белый деятельно определил свои политические взгляды, заняв место по нашу сторону баррикад, но и в самом существе своего творчества должен быть отнесен к разряду явлений революционных. Этот переход определяется всей субстанцией А.Б-го. Он не был пис<ателем> коммунистом, но легче себе представить в обстановке социализма, нежели в какой-нибудь иной, эту деятельность, в эстетическом и моральном напряжении своем всегда питавшуюся внушениями точного знания, это воображение, никогда ни о чем не мечтавшее, кроме конечного освобождения человека от всякого рода косности, инстинктов собственничества, неравенства, насилия, дикарства и всяческого мракобесия. А. Белый с первых дней революции услышал ее справедливость, — ибо Белый всегда умел слушать историю. В 1905 году А. Белый — сотрудник социал-демократической печати. В 1914 году А. Белый — ярый противник „бойни народов“ (выражение А. Белого). В 1917 году, еще до октября, А. Белый, вместе с А. Блоком, — организатор „Скифов“. Сейчас же после октября А. Белый — сотрудник и организатор ТЭО Наркомпроса, — руководитель литературной студии Московского Пролеткульта, воспитавший ряд пролетарских писателей. С 1921 по 1923 год А. Белый за границей, в Берлине, является литературным водоразделом, определяющим советскую и антисоветскую литературу, и утверждением советской культуры, знамя которой тогда он нес для заграницы. Но последние десять лет — напряженнейший писательский труд, пересмотр прошлого в ряде томов воспоминаний, работа над советской тематикой, к овладению которой он приближался в последних своих произведениях от тома к тому. Андреем Белым написано 47 томов. Им прожита очень сложная жизнь. Все это — поле для больших воспоминаний и изучений, этот большой вклад в нашу советскую культуру.

Б. Пастернак

Б. Пильняк

Г. Санников».

Существуют отличия черновика некролога от напечатанного в газете (известинская публикация воспроизведена в статье Н. А. Богомолова «Андрей Белый и советские писатели» в книге: Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. С. 309). Отметим здесь лишь три разночтения. В «Известиях»: Отсутствуют имена классиков. Отсутствует имя «Вяч. Иванов». Иной порядок подписей: Б. Пильняк, Б. Пастернак, Г. Санников.

Продолжим отрывок из записной книжки Г. Санникова о событиях, последовавших за опубликованием некролога.

9-го в 1 ч<ас> дня тело из анатомички перевезли на квартиру. Встреча с Чулковым [40] , дискуссия о переоценке. В 5 ч<асов> в<ечера> тронулись в Оргкомитет. Загнанная кляча — русская картина на Новинском бульваре. На панихиду явились: Юдин, Кирпотин, Ермилов [41] . Взялись составлять список выступающих. Кирп<отин> отозвал меня, в присут<ствии> Ю<дина> и Е<рмилова>, заявил: «Я должен сказать вам, вы сделали большую полит<ическую> ошибку, подписав эту гнусную ст<атью> в „Изв<естиях>“, что за „гениальный“, „ученики“ и т. п. Это безобразие, что вы подлаживаетесь»… Я: «Это недопустимый тон, о статье мы поговорим особо». Юдину: «Я надеюсь, что над гробом вы полемики вести не будете?» Кирпотин: «Разумеется, но вы учтите, что вам сказано, вы должны выступать сегодня». Я: «Нет, мне не хочется, я не смогу выступать сейчас, прошу меня вычеркнуть».

40

Георгий Иванович Чулков (1879–1939) — прозаик, поэт, критик.

41

Валерий Яковлевич Кирпотин (1898–1997) — литературовед, критик, публицист; заведующий сектором художественной литературы ЦК ВКП(б) (1932–1936), секретарь Оргкомитета СП СССР (1932–1934). Владимир Владимирович Ермилов (1904–1965) — критик, литературовед; главный редактор журнала «Красная новь» (1932–1938).

Выступили от Оргком<итета> Ерм<илов> — «Белый никакой школы не создал» и т. п. — полемика против статьи, но с эпитетами — «замечательный, великий» и т. д.

После речи Накорякова [42] Юдин подозвал меня: «Тебе надо выступить, больше некому». Выступил Пастернак, затем я, затем Гроссман [43] . После панихиды Юдин мне: «Завтра в 11 ч<асов> утра зайдите ко мне в Оргкомитет».

10-го в 11 ч<асов> я в Оргком<итете>. Юдина нет. Появл<яются>: Ерм<илов>, Суб<оцкий>, Кирш<он>, Юдин, Безым<енский>, Авербах [44] , Кирпотин. Начинается заседание фракции Оргкомитета.

42

Николай Никандрович Накоряков (1881–1970) — работник печати; с 1932 года — директор ГИХЛ.

43

Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) — прозаик, литературовед.

44

Лев Матвеевич Субоцкий (1900–1959) — литературный критик; секретарь Оргкомитета СП, с 1931 года — член редколлегии, затем ответственный редактор «Литературной газеты». Владимир Михайлович Киршон (1902–1938) — драматург. Александр Ильич Безыменский (1898–1973) — поэт. Леопольд Леонидович Авербах (1903–1939) — критик, публицист, литературно-общественный деятель; генеральный секретарь РАПП.