Лис, который раскрашивал зори (сборник)
Шрифт:
– Так хоть немного теплее, - призналась Вай-Вай, и я её не понял. Это же было лишено смысла: в этих штуках в жару весь исходишь потом, а в мороз ещё холоднее, но женщин всегда понять сложно, так что тут всё было нормально.
Я глянул на себя в отражение в окне. Ну и опухшая же у меня была рожа. На виске запеклась кровь. Она же - почти на всём лице и шее. Как выяснилось, я всё-таки уснул прямо стоя за штурвалом, которым мне и прилетело, когда я навалился и соскользнул с него.
Пошатываясь, я бросился к ближайшей ликровой заводи, поговорить с Лёгкой.
«Поспал, мой сладенький?», -
«Старая дура, что с курсом, что со временем?!»
«Держу курс, слабак. Правь хорошо - я почти кончилась».
Я закрыл глаза, что чуть не стоило мне равновесия. Значит были ещё повреждения ликровой системы, нужно будет изменять круг ликрообращения, и надеяться, что Лёгкая не отупеет от этого, но это уже после, когда мы уже приземлимся.
«Почему темно?» - начал дальше выяснять ситуацию я, и Лёгкая торжественно сообщила:
«Это сдувшаяся оболочка закрывает окна».
Я выпрямился:
– Как оболочка?!
Как мне объяснила Лёгкая в дальнейшем, сначала птицы прорезали оболочку, выпустив воздух из прослойки между ней и содержащим водород баллоном. Давление в этой части играло роль баллонета и позволяло нам регулировать высоту полёта. Дальше потерявшая ровность контура оболочка легла прорезиненной тканью на баллон, тот стал доступен для птиц, и судьба его оказалась предрешена.
Птицы. По всей гондоле валялись их трупы, стёкла были разбиты. Вай-Вай рассказала, что это началось пару часов назад. Но потом ткань оболочки закрыла окна, и этим защитила нас от самоубийственных манёвров наших крылатых недругов.
Из-за разбитых стёкол стало очень холодно. Вай-Вай укрыла Река всеми одеялами, которые у нас были, и хотела лечь к нему сама, но ей стало страшно так лежать и ждать - она облачилась в единственную общественную верхнюю одежду которая у нас была, пришла на мостик и нашла меня. Примечательно то, что с Лёгкой она за всё это время ни разу не заговорила. Дура.
Итак, оболочки и летучего газа больше не было, но мы не упали - парадокс.
Я допивал водку, смотрел на приближающийся город через щёлочку от ткани оболочки. Потом попрыгал, разминая суставы, хотел подтянуться пару раз на балках, но соскользнул и не стал дальше гневить судьбу. Действуя изнутри, я освободил гондолу от бренной оболочки, и та почти сразу сползла - видимо её в основном удерживали стропы. Я сразу отметил на карте, где это произошло, чтобы потом прилететь и подобрать.
«Как же так… почему мы ещё в воздухе? Мы должны были опуститься вместе со сдувшимся баллоном, а теперь летим, как едем по рельсам», - размышлял я, открывая вторую бутылку, шмыгая носом, и уныло натягивая сапоги на окоченевшие ноги, - «и как же нам опуститься? Если металл опять экранировать, мы ведь просто упадём!»
Изразцы были почти под нами, мы прилетели ещё раньше, чем я думал, успели за семь часов, но что толку? Впрочем, если во время крушения я погибну, то детали из моего тела можно будет использовать. Приняв это за запасной план, я написал на бумаге краткое согласие на использование своей требухи и сунул себе в карман.
Итак, мы приближались к городу. Лёгкая истекала ликрой. Нужно было что-то решать, что я и сделал. Я подмигнул
– Держись, красотка!
– и выключил двигатель на высоте чуть больше восьмисот метров над озером Дальним.
У нас была аварийная парашютная система на случай, если баллон загорится, мы его отстегнём и будем падать - я её выиграл в своё время в карты. Она была старше Лёгкой и могла бы её воспитывать. В общем, эта система сработала вовремя, но ровно на половину. Гондола нырнула мостиком вниз, ветер подхватил нас и снёс от спасительной воды в сторону города. Вай-Вай завизжала, когда нас прижало к стене:
– Спокойно!
– отозвался я, прикладываясь стучащими зубами к бутылке, - у меня всё привинчено!
Потом сработала вторая половина системы, и мы жестко приложились о землю. Я выглянул вниз - нет, мы приземлились на бульвар, прямо на кроны деревьев, которые несколько смягчили удар, чем, вероятно нас спасли. Ущерб - неоценим. Нас посадят.
Я быстро замкнул круг ликрообращения Лёгкой на минимальный, не выходящий к обшивке, а значит, оставшийся не повреждённым.
«Ты мне никогда не нравился, - ворчала старая кошелка, пока я подключался к её ликровой системе, - если бы не ты, меня купили бы назад, в армию. Вот настоящее дело».
«Ты делала бы механоидов мёртвыми, дурёха» - отругал её я, быстро замыкая круг, и начиная перекачку своей ликры ей, - «а так ты дарила им счастье».
«Я сделала тебя счастливым, Кай?», - полусонно поинтересовалась она, словно прощаясь, - «… нет», - протянула Лёгкая с какой-то грустной нетрезвой всезнайской иронией, - «я отняла у тебя счастье. И если бы я могла выбирать для тебя судьбу…»
«Да заткнись ты уже!»
Я отнял руку. Я отдал ей всю ликру, что была у меня, теперь моей механике осталось пара часов до коллапса, начала некроза и смерти. Итак, всё было по графику.
Дверь в гондолу оказалась блокирована стеной дома, я взвалил на плечи Река, и недолго думая высадил им стекла мостика.
– Мастер Кай!
– одёрнула меня Вай-Вай, выбираясь на дрожащих ногах.
– А что?
– весело переспросил я, - у него же голова ранена, а не задница. Задница - вполне работоспособна!
Мы спустились на землю. Над нами была замечательная заря - рисуй что хочешь. Город ещё только просыпался. Я с Реком на плечах нёсся во весь опор наперерез дребезжащему на повороте трамваю, рогатому двумя паровыми тубами. Тот затормозил, чтобы нас не задавить, я взобрался в него и сразу стал угрожать кондуктору с водителем незаряженным огнестрельным оружием.
Трамвай повёз нас в больницу. Я, окончательно обнаглев в своих преступных деяниях, попросил себе час форы, благо пока мы ехали, благо успел изложить кондуктору (даме, пост среднего возраста, которую, по всей видимости, нашли в пустошах и воспитали любовные романы) все тонкости своей жизненной ситуации. Две юные пассажирки, которых подобные книги только начали уродовать, смотрели на нас с Реком, и дружно вздыхали в нужных местах. Одним словом, судя по дальнейшим событиям, единственный вменяемый в этом трамвае механоид (собственно его оператор) права голоса уже не имел, и стражей порядка по мою душу вызвали и действительно не сразу.