Лис

Малышев Игорь

Когда он снова открыл глаза, у него не было ни бровей, ни ресниц. Лицо стало по-детски голым и беззащитным.

В избушке было тихо, лишь потрескивали в каменной печке дрова да кто-то шуршал в углу. Ночь выдалась темная - ни луны, ни звезд. Небо закуталось тучами, как теплым овчиным тулупом, и не желало являть себя земле. От углей в печи на стену ложилось пятно, красное и слегка дрожащее от переливающегося света. Яркое в центре, оно размывалось по краям, где, не боясь потеряться, свет смешивался с тьмой.

Поп лежал без сна, глядел в центр пятна, мысли шли, цепляясь друг за друга, как малые дети. Тянулись бесконечной цепочкой, потом вдруг разбегались, перепутываясь,

и снова выстраивались в некое подобие порядка. Ему думалось о сотне вещей сразу. О том, что надо заготовить побольше дров, пока нет снега; что клюквы в этом году совсем мало, а грибов хватит до следующего лета; о том, кто быстрее устанет вставать - солнце или луна; что Синее болото разрастается; что сосны вытесняют березы; что ряса прохудилась; что бесы злые; что надо спать... Пятно света на стене переливалось красным и дрожало, как вода в колодце. Он закрыл на минуту глаза, пытаясь уснуть, но не вышло, и он снова уставился на стену. В пятне откуда-то появились тени. Поп увидел два четких профиля. Один был с крючковатым носом, козлиной бородкой и взлохмаченными волосами. Он все время ерзал и суетливо смеялся. Другой был толстый, с неторопливыми манерами, нос картошкой. На голове его была шапочка, напоминающая картуз. Он был бы похож на зажиточного мужика, если бы не ветки, густо торчащие из-под шапочки. Тот, что с бороденкой, что-то беззвучно рассказывал степенному, показывая на попа и мелко смеясь. Степенный качал головой, соглашаясь. Потом повернул к человеку голову и так застыл. Суетливый продолжал что-то ему объяснять, но он, казалось, больше не обращал на него внимания, заинтересовавшись только лежащим у другой стены человеком. Поп не видел его лица, только темную тень, но почувствовал на себе его взгляд, тяжелый, как кошка, идущая по телу спящего. Взгляд прошелся по нему изучающе, затем солидный снова повернулся к своему собеседнику для продолжения разговора. Поп лежал ни жив ни мертв. В избе стояла гробовая тишина, даже в углу все стихло, и лишь дрова чуть трещали, рассыпаясь в пепел. А на стене шла оживленная беседа: тени резво шевелили губами, размахивали руками, соглашаясь и противореча друг другу. Человек огляделся - вокруг никого, в окне темно, словно тряпками завесили. Дом замер, и лишь на стене, в круге мерцающего света, продолжался разговор. Священник завороженно наблюдал за ними, боясь пошевелиться, пока, неожиданно для себя, не заснул. Потом он сам не верил, что смог спокойно уснуть, в то время, как на стене, в двух шагах от него, жили тени. Он спал, а тени все говорили и говорили свои беззвучные слова, поглядывая на спящего и смеясь.

Это случилось зимой, когда ни один шаг по земле не остается незаметным для острого глаза. Лис, блуждая по лесу, случайно встретился с бездельничающим Коростелем. Коростель - это не оборотень, не бес и не леший. Это большая серая птица, ростом чуть не с Лиса, совсем не похожая на коростеля, так что даже не ясно, почему его так называли. С ним вообще было много неясностей. Вроде и не птица, но и лесному народцу не близкий родственник. Так и живет посерединке.

– Ох, - воскликнул Лис, столкнувшись с ним в заснеженном орешнике.
– Ну и страшон же ты, птенчик!

Нынешний Коростель как-то странно, не ко времени, линял, отчего в его сером перьевом одеянии зияли большие проплешины, из которых во все стороны торчал белесый пух. Услышав такое приветствие, он тяжело вздохнул.

– И ты здравствуй, бес.

Потом помолчал и, сокрушенно качая головой, произнес:

– Ну что же это такое? Кого ни встретишь, любой хорек, только завидит и сразу в лоб: 'ну и страшон же ты'! Как сговорились!

Он грустно копнул ногой. Поглядел, копнул еще. Лис тоже заглянул любопытным глазом в получившуюся ямку.

– Что ж, извини, раз такое дело. Кто ж знал? Если б я наперед

был уверен, что тебя сейчас встречу, я, может быть, и смолчал бы. А так, уж больно неожиданно ты появился. Я что думал, то и сказал.

Коростель замахал растрепанными крыльями.

– Да от тебя другого и не дождешься. Болтаешь вечно невесть что.

– Ничего я зря не болтаю. Просто, что думаю, то и говорю.

Лис даже немного обиделся. Они постояли, надувшись друг на друга.

– Ладно, - буркнул Лис, - пойдем побродим. Глядишь, может, и найдем чего интересного по дороге.

– Уху, - согласился Коростель.

Лес бы погружен в густой мрак. Небо еще с прошлого утра было затянуто тучами и ни малейшего просвета в небе. Идти приходилось чуть осторожнее, чтобы не зацепиться за незаметную под снегом корягу, не провалиться в засыпанную под завязку яму, не рухнуть в берлогу или барсучью нору. Разбуженный барсук мог больно укусить за пятку, не говоря уж о том, как мог разъяриться сонный медведь. Вообще-то лесной народец не особо боялся разного зверья, у них хватало резвости и сноровки, чтобы избежать любой опасности, но рисковать все же не хотелось. Да и будить ни в чем не повинных сонь было тоже нехорошо.

Так они шли и вдруг на шею Лису шлепнулся холодный комочек. Бес сгреб его, только глянул и тут же отбросил подальше от себя.

– Рю-рю-юх, - удивленно заверещал Коростель.
– Ахтыть-кудахтыть! Чего это ты, бес, никак снега испугался? Сердечко зашлось?

– Сам ты, линялый, снега боишься, - неохотно отозвался тот.

– Нет, нет, постой, - продолжала приставать огромная птица, радуясь, что может уколоть беспокойного беса.
– Я ж не слепой, видел, как ты его подальше откинул, будто он укусил тебя.

– Ну, откинул, ну и что с того?

– Холодно стало?

– Тебе самому-то не холодно? В дырки не дует? А то давай сейчас мхом заткнем, погреешься.

– Лаешься, значит, испугался, - как о чем-то решенном заявил Коростель.
– Все ясно. Трусишка ты, Лис.

– Нет, ну вот ведь привязался!
– не выдержал бес.
– Сам страшнее страшного, а все других укусить норовит. Другой бы молчал, пока перья не вырастут, а этот, гляди-ка - ехидничает! У-у, мухоед!

Потом стал объяснять.

– Жук это был. Ледяной. Из тех, что только зимой в снегу живут. Ясно? Я не за себя, а за него испугался: что мое тепло убить его может.

Лис зачерпнул снега, слепил небольшой, но очень крепкий снежок и кинул вверх. Он улетел куда-то очень высоко, вскоре скрывшись из вида.

– А ты сразу кудахтать! Эх ты, птица нелетающая...

Коростель пристыженный замолчал.

– Я думал ты от холода, а ты жука...

Ледяные жуки действительно встречаются очень редко и жить могут только среди снега и льда. Они и сами похожи на кусочек льда, поскольку покрыты голубым панцирем, делающим их почти невидимыми зимой. Питаются корой, осиновыми и дубовыми почками. Ближе к весне зарываются глубоко под землю, где похолоднее. Там и дожидаются новых холодов. Если подольше подержать их в руках, они начинают таять, как самые настоящие льдинки, превращаясь в воду. Найти такого жука большая редкость и везение. Говорят, что если найдешь его, то будь настороже: где-то рядом может быть твоя самая большая удача, о которой только можешь подумать. Но растопить его большое несчастье.

– Что, укусил? Ага!
– захохотал бес и вырвал у Коростеля из хвоста пучок перьев. Это было не больно, но тот подскочил на месте чуть не выше Лиса и шарахнулся в сторону.

– Ты что? Ежей объелся?

– Ничего, ничего, им все равно выпадать скоро.

Бес подбросил перья в воздух, поймал одно зубами и станцевал какой-то танец, высоко взмахивая руками и ногами.

– Так что ж с того, что выпадать? Сами бы и выпали. Нечего тебе своими корявками тут размахивать!