Лиса в курятнике

Кишон Эфраим

— Демонстрация!

Организация акции была возложена на Офера Киша. Тот нарисовал, согласно указаниям Гурвица, плакаты и написал на них большими буквами по-русински — этот язык он хорошо знал:

РУКИ ПРОЧЬ ОТ ПЯТОГО СТОЛБЦА!

НЕ ПОТЕРПИМ СРЕДИ НАС ПЯТЫЙ СТОЛБЕЦ!

ПЯТЫЙ СТОЛБЕЦ — ХОЛЕРА!

Затем портной созвал под свои знамена всех борцов за колодец, собрав их у склада и выстроив в шеренги, как и подобает участникам демонстрации протеста. Однако тут Офер Киш столкнулся с сопротивлением большинства участников, не желавших идти в колоннах рядом с десятью «трехдверными», которые автоматически перешли вместе с портным

в лагерь сапожника. Крестьяне утверждали, что они — свободные от налогов — не могут смешиваться с обществом колеблющихся — не только из-за неписаных законов, но и из-за того, что «трехдверные» полностью лишились своего имущества и их жалкая одежда не соответствует духу высокого мероприятия. Однако портному удалось овладеть деликатной ситуацией, и он объяснил свободным от налогов, что «трехдверные» будут находиться среди демонстрантов лишь для того, чтобы нести тяжелые лозунги.

Пока колонны демонстрантов еще не вышли на впечатляющее мероприятие, портной приободрил собравшихся несколькими напутственными словами:

— Мы располагаем информацией о том, что лысый цирюльник готов построить пятый столбец в любую минуту, несмотря на наши предупреждения! Поэтому мы пройдем по улицам деревни и напомним этому негодяю с шумом, от которого стекла полопаются в окнах, о том, какая судьба ждет изменников! И еще, господа, я считаю своим долгом обратить ваше внимание на то, что эта демонстрация достаточно опасна, поэтому те, кто трусят, могут остаться, чтобы не мешать остальным. Остальные — вперед!

К чести деревни надо сказать, что во всей массе демонстрантов не нашлось ни одного желающего покинуть сплоченные ряды. Кроме портного, который остался у склада, чтобы не мешать остальным.

Марш демонстрантов начался прекрасно. Жители деревни вышли из своих домов, потрясенные мощью, проявленной несколькими десятками суровых крестьян, преисполненных духом решимости, продвигающихся почти в организованном порядке в сторону дома цирюльника и скандирующих под управлением сторожа колодца:

— Долой пятый! Долой цирюльника с его столбцами! Долой пятого цирюльника!

Настроение демонстрантов было приподнятым, однако лысый цирюльник успел закрыть ставни во всех окнах своего дома, чем испортил самую интересную часть демонстрации. Но народ не смирился с этой враждебной акцией. Демонстранты подняли камни, валявшиеся на улице, и перебили все окна в доме сапожника, дабы звоном разбитых стекол напомнить лысому цирюльнику, какая судьба ждет предателей…

Однако эта шумная акция не охладила демонстрантов. Цирюльник, что стоял все время у своей двери, наблюдая через щель в ставнях за демонстрацией, прошептал жене:

— Только сейчас я начал понимать ситуацию. Они думают, что я хочу построить пятый столбец, хотя я и с четырьмя нынешними не знаю, что делать. Они все дефективные, я тебе говорю! Пятый столбец? Какая идиотская идея, госпожа!

Чтобы не терять времени зря, староста вылез через дыру, оставшуюся в задней части дома от пожара, и садами пробрался для консультации к подрядчику, который, как вы помните, входил в число его сторонников. Под прикрытием ночи оба пробрались к конторе старосты, отодвинули письменные столы и посреди четырех столбов соорудили опалубку для пятого, залив туда бетон. У застывшего пятого столба встал на пост сторож конторы с внушительной палкой в руке. Таким образом, раз и навсегда были опровергнуты клеветнические утверждения о том, что сторож зря получает свою зарплату.

* * *

На

следующий день Залман Хасидов интенсивным бегом направился к железной двери и высказал через окошко несколько острокритических замечаний по адресу инженера:

— Скажите, друг Дольникер, — бушевал цирюльник, — зачем это я вас кормлю, если хромой сапожник меня все время опережает?

И действительно, сапожник проявил новую инициативу, достойную самой высокой оценки. Из веток и досок он соорудил небольшую тележку, запряг в нее совершенно белого ослика и ездил по улицам деревни взад-вперед. А над его головой трепетал большой красивый лозунг:

ПУСТЬ КОЛЕСА КРУТЯТСЯ -

ГОЛОСУЙ ЗА ГУРВИЦА!

Дети отреагировали на новое мероприятие с большим энтузиазмом. Они толпились на остановках тележки, чтобы удостоиться права прокатиться, к тому же водитель тележки — инженер Гурвиц — во время поездки напевал им новые колыбельные песни («и где он этому научился, черт побери?») и раздавал конфеты, как правило кислые. Случалось, что родители приходили и без детей, утверждая, что их дети больны, и требовали для себя конфет и возможности прокатиться пару кругов…

— Дорогой господин инженер, — взмолился в панике цирюльник, — придумайте что-нибудь, или здесь будет твоя могила, Дольникер!

— Но ведь в вашем распоряжении есть телега, товарищи!

— Умник! Ты что, хочешь, чтобы я копировал сапожника, как обезьяна?

— Секунду, товарищи, — рассердился Дольникер, — как я могу сосредоточиться, если вы все время болтаете!

Дольникер пропустил стаканчик, и шестеренки в его мозгу стали со скрипом ворочаться. Через несколько минут его округлившееся лицо озарилось:

— Карусель!

Цирюльник протянул своему консультанту несколько пирогов, однако через минуту радостное выражение исчезло с его лица:

— Все это замечательно, но у меня денег нет, Дольникер. Казна старосты пуста, да и свои сбережения я уже растратил.

— Тогда я заявляю вам, господа, — у кого нет средств, тому лучше удалиться с политической арены.

Тем не менее карусель все же была установлена прямо посреди улицы, напротив трактира. Устройство представляло собой всего-навсего бревно, торчащее из земли, к которому было приделано пять (!) грубо сколоченных люлек на маленьких деревянных колесах. Перед сооружением красовался плакат:

КРУТИСЬ, КРУТИСЬ, КАРУСЕЛЬ!

ДЯДЯ ЗАЛМАН БУДЕТ СТАРОСТОЙ.

Стихотворство никогда не было сильной стороной Дольникера. По сути дела, пропагандистский лозунг «Крутись, карусель!» был не более чем метафорой, ибо на деле пришлось привлечь «трехдверных», чтобы вращать люльки, переполненные возбужденными детьми. Техническую сторону мероприятия цирюльник организовал через секретаря старосты, который направил официальный приказ десяти «трехдверным» (один получил инфаркт на этой неделе и был похоронен налоговым инспектором Офером Кишем). В приказе было сказано, что получивший его обязан, согласно решению совета, два дня вращать карусель по направлению часовой стрелки старосты. Вследствие этого мероприятия улица деревни превратилась в своего рода увеселительный парк, к искренней радости местных малышей. Однако детям приходилось вступать в борьбу со взрослыми, занявшими все места в люльках и издававшими, несмотря на моросящий дождь, веселые возгласы в духе Дикого Запада, подгоняя очередного «трехдверного» вертеть карусель поскорее.