Лишь одна музыка

Сет Викрам

— У тебя очень хороший альт, — говорю я.

Эллен кивает:

— И твоя скрипка тоже. Хотя ты ее так любишь, что это совершенное безумие.

— На самом деле она не моя.

— Знаю.

— Я провел с ней больше времени, чем с кем бы то ни было, но тем не менее она не моя. А я не ее.

— Ой да ладно, — говорит Эллен.

— Кстати, она вообще почти не звенит последнее время.

— Угу, — говорит Эллен.

Мы молчим.

— Знал ли ты, что такое быть в квартете? — спрашивает Эллен. — Что мы так много времени будем проводить вместе?

— Нет.

— Слишком много?

—

Иногда, на гастролях, я думаю, что да. Но мне кажется, что Билли труднее всех. Он ведь связан. Даже дважды.

— А ты — нет? — спрашивает Эллен немного напряженно.

— Ну, я наполовину связан. Наполовину не связан, что одно и то же.

— Я говорила с Лидией недавно после концерта. Она сказала, что иногда чемодан Билли так и стоит неразобранный в коридоре, пока не приходит время снова собираться. Не думаю, что семье это легко.

— Ну и как решать эту проблему? Случайные связи? — испытывая неловкость, спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит Эллен. — Ты помнишь Киото?

— Конечно. Но стараюсь не вспоминать.

— А я стараюсь это помнить, — говорит Эллен. — Иногда.

Она улыбается — не мне, скорее самой себе.

— Эллен, это был один-единственный раз. И я не испытываю этих чувств. И никогда не буду. И хорошо, что нет.

— В «Куартетто Итальяно» женщина была по очереди замужем за всеми тремя мужчинами.

— Ну в «Куартетто Маджоре» это чревато полигамией и инцестом.

— Но с тобой ведь нет.

— Я, Эллен, не хорош ни для кого. Пойми это наконец раз и навсегда.

— Уж не для Виржини — это точно.

— Возможно, я так с ней резок, потому что она моя студентка. Но ничего не могу поделать.

— А с Джулией? — Не получив ответа, Эллен отвлекается от дороги и внимательно на меня смотрит. — Ты сильно изменился, — говорит она, — с того вечера в «Уиге».

— Эллен, давай сосредоточимся на дороге. Тут довольно сложно. Следующий поворот направо, а потом через сотню ярдов налево. Мы почти приехали.

Эллен кивает. Она понимает, что лучше не настаивать.

3.14

Эрику Сандерсону около сорока. Большой, бородатый, в совиных очках.

Его мастерская на чердаке полна дерева на всех стадиях обработки — от немых чурбанов до полностью готовых скрипок, альтов, виолончелей с натянутыми и настроенными струнами. Пара девушек в фартуках стучат и стругают. Стоит дивный запах — сложная смесь разной древесины, масла, смолы и лака.

— Вот это — полная неудача, — говорит он, представляя нам вполне нормальную на вид скрипку возле двери. — Спешу добавить — редкая неудача. Но она нашла своего покупателя. Что делать? Мне же надо зарабатывать. И кто-то ее берет, и играет на ней, и говорит: «Этого-то я и хочу». Ну и что мне делать? Я хотел бы сказать, что она не продается. Она звучит как плохая деревенская скрипица... но тут приходит письмо из банка, и надо платить по счетам... Однако, если я ее продам, хотелось бы, чтобы мир об этом не узнал. Конечно, и хорошая скрипка может начать плохо звучать пару лет спустя. Или наоборот, как вы думаете?

— Я уверена, — говорит Эллен, озабоченно и смиренно.

— Это натуральный цвет? — спрашивает он, глядя на волосы Эллен.

— Да, — отвечает Эллен, краснея.

— Хорошо. Хорошо. Последнее время кругом

много хны. Интересный пигмент. Использовал бы ее Страд, если б у него она была? Марена.

— Марена?

— Да. Марена. Во-от. Этот дивный красный цвет, этот глубокий красный лак. Каким чудом это должно было казаться после бледно-желтого. Страдивари использует его в Кремоне, Гальяно — в Неаполе, Тонони — в Болонье, и... но у вас для меня как раз Тонони, да? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

— Да, но не красный.

— О, — несколько разочарованно говорит Эрик Сандерсон. — Этого я никогда не мог понять. У старого Иоганнеса такой прекрасный красный в Болонье, но молодой Карло едет в Венецию и возвращается к старому желтому. Почему? Почему?

Он смотрит на меня сквозь свои совиные очки. Два его подмастерья продолжают работать, никак не реагируя на крики мастера.

— Боюсь, что не знаю, — говорю я. — Но что уж, я к этому привык, и на самом деле мне цвет нравится. Это не просто желтый, а такой медово-янтарный.

Я вынимаю скрипку из футляра, и Эрик Сандерсон крутит ее в руках.

— Да, — говорит он одобрительно. — Из медово-янтарных это, пожалуй, вполне неплохой медово-янтарный. Но она иногда звенит? Сыграйте что-нибудь.

Я играю полминуты из партиты Баха.

Он — с сомнением:

— Не так уж сильно звенит. Но я полагаю, она стесняется в компании. Оставьте ее здесь.

— Не могу, — говорю я. — По крайней мере, не на этой неделе.

— Но как тогда я могу вам помочь? И вообще, расскажите историю проблемы.

— Она звенела довольно ощутимо в нашу прошлогоднюю американскую поездку. Несколько месяцев назад ее поправили, но она снова взялась за свое через неделю-другую. Сейчас она пришла в себя, но я беспокоюсь, что это начнется снова.

— Причин могла быть масса. Вы были на Аляске и на Гавайях в течение одной и той же недели?

— На самом деле ни там, ни там.

— Лос-Анджелес и Чикаго?

— Именно так.

— Люди сейчас слишком много путешествуют, — говорит Эрик Сандерсон. — И слишком быстро. Если бы они были сделаны из дерева, они бы еще хорошенько подумали. Гм, немного состругано, — говорит он, заглядывая внутрь через зубоврачебное зеркальце. — Неплохо, однако. Трещин не видно. Может быть что угодно. Недавно была выставка венецианских инструментов. Думаю, они хорошо посплетничали. «Столько веков не виделись, моя дорогая. Ты слышала про „Фениче“? Я там была, когда это случилось первый раз, но мне удалось спастись. Бедная старая Серениссима50. Она теперь, конечно, потеряна для музыки, но все родилось там — опера, антифония... Во-от. Кто-то как раз недавно это обсуждал...» Где вы нашли эту скрипку?

— В Рочдейле.

— В Рочдейле, говорите? — Сандерсон поглаживает бороду, морщась.

— Да.

— В этом названии отсутствует поэзия. Никакой поэзии, вообще! Эшби-де-ла-Зуш51 — вот это нечто. Вслушайтесь: сандарак, даммара, мастика, канифоль... — Он произносит названия смол с мистическим благоговением.

Эллен вздыхает.

— Поэзия для меня важнее музыки, — говорит Эрик Сандерсон. — К тому же большинство музыкантов сидит на бета-блокаторах. Это вам дорого обойдется, — поворачивается он к Эллен, которая выглядит встревоженной.