Лишенный сана
Шрифт:
Михаил подошёл к женщине, смотревшей на происходящее каким-то отсутствующим взглядом. На то, как чужие люди выносят её нехитрые пожитки и укладывают в машину. Рядом с машиной стоял, покуривая сигарету и часто сплёвывая в сторону, сержант милиции.
– Вера, – обратился тихо Михаил к женщине, – общежитие далеко ли, куда тебя переселяют?
Ему пришлось дважды спрашивать её об этом, ибо она, казалось, не слышит его, думая о чём-то своём, не обращая внимания на происходящее.
– А, барак. Да, это далеко. На другом конце города, у льнокомбината.
– Ты, Вера, не будешь против,
Вера, казалось, только сейчас обратила внимание на священника, говорящего с ней. До этого, глядя куда-то сквозь него, ничего не видела перед собой.
– Здесь, отец святой, уже ничего не придумаешь. Видимо, так угодно Богу, чтобы богатый стал богаче, плюя и на законы, и на всех, а сироты как жили в нужде, так и будут жить. И некому на этом свете за них заступиться. Всё бесполезно.
– И всё-таки, ежели ты не против, я поеду с тобой.
– Езжайте, только у меня ничего нет.
– А мне ничего от тебя и не надо, – сказал, усмехнувшись в бороду, Михаил.
Больше они не разговаривали, сидя в кузове машины среди вещей.
Пока рабочие переносили вещи в комнату, совсем стемнело. Отец Михаил собирал детскую кроватку в углу комнаты. Вера кормила девочку, дав ей кружку молока и кусок хлеба. Настя, так звали девочку, уснула быстро. Только и спросила маму, прежде чем закрыла глазки:
– Мам, теперь мы тут жить будем, да?
– Спи, цветочек мой, спи, – только и сказала Вера, поправляя одеяло.
Михаил достал из мешка сало, которое ещё оставалось у него, и они вместе поели немного, запивая водой. Проговорили долго, почти до утра. Вере надо было выговориться, излить наболевшее. Хотя утром надо идти на работу, спать не ложилась. Она и не плакала больше. Что могла, уже выплакала.
Михаил слушал молча, ни о чём не спрашивая. В общем-то всё и так ясно. Пока был жив муж Веры Степан, всё было вроде бы и нормально. Как говорила Вера, как у людей. Парень он был работящий, работал трактористом в лесхозе. Хотя иногда и выпивал крепко, но Веру не обижал, да и зарплату не пропивал. Как он говорил, если и выпил, то за магарыч: кому дрова поможет привезти, погрузить, разгрузить, одним словом, денег из семьи не тащил. Внезапно сам открылся нагруженный брёвнами прицеп, деревянные стойки не выдержали, а проволокой, как надо было, их не стягивали. Вот его брёвнами и задавило насмерть. Помощи от лесхоза только и было, что гроб дали бесплатно да машину на похороны. Вот так Вера и осталась одна. Родни у неё не было. Она была детдомовская, а Стёпины жили далеко, где-то аж в Пермской области.
Всё бы ничего, пока жили в квартире, да вот дом их приглянулся зятю мэра. Дом хоть и старой постройки, обветшалый весь до такой степени, что из восьми квартир только в четырёх ещё жили люди. Тем не менее стоял он в хорошем месте, почти в центре города. Говорили в исполкоме, что будут сносить его, да все прекрасно понимали: как только его освободят от жильцов, сделает в нём Вадик (так звали местного бизнесмена, зятя мэра) ремонт, и будет там либо магазин, либо что-нибудь ещё. Этим всё и закончится.
Три семьи расселили в квартиры, а Веру с дочкой определили
Мэрию Михаилу искать долго не пришлось. Дорогу ни у кого спрашивать не надо было. Путь к старому дому он запомнил, пока ехал в кузове наверху, а мэрия была совсем недалеко от него.
Секретарша мэра, дама лет сорока, изо всех сил пыталась показать на лице значимость своего положения раннему посетителю. В приёмной ещё никого не было. Голосом, не терпящем возражений, она объяснила Михаилу, что сегодня неприёмный день по личным вопросам, и его мэр не примет, так как у него, мэра, и других дел хватает, да и вообще, на приём необходимо записываться заранее, указывая цель визита, и только после этого ему могут назначить день и время приёма. – Ну что ж, – Михаил в этот момент олицетворял само спокойствие, – неприёмный, так неприёмный. Да вот вопрос у меня совсем пустяшный для такого большого человека, много времени не отнимет, так что я посижу в приёмной, глядишь, за весь день и найдётся у избранника народа пару минут для меня.
С тем Михаил развернулся и устроился на ближайшем к двери кабинета мэра стуле, поставив свой мешок в угол. Такого поворота событий секретарша никак не ожидала. По её округлённым глазам было видно, что она даже растерялась в какой-то степени. Всё это никак не укладывалось в размеренную жизнь Маргариты Иннокентьевны. Когда на неё, безраздельную хозяйку приёмной главы администрации, реагировали таким образом.
– Вы что, – придя в себя, вновь обратилась она к отцу Михаилу, – не понимаете, что ваше присутствие здесь абсолютно бессмысленно?
Она ещё что-то намеревалась сказать, но Михаил, с лица которого куда-то исчезла благожелательность, твёрдо, хотя и тихо, перебил её.
– Ты вот что, милая, не распыляйся. Я же говорил уже, что буду находиться здесь, пока меня не примет мэр, значит так оно и будет. Так что не теряй зря время и не гляди на меня аки аспид. Я, милая, терпеливый, подожду.
Маргарита Иннокентьевна так и застыла с полуоткрытым ртом. Спустя секунд тридцать она сорвалась с места и выскочила из приёмной.
Григорий Петрович, глава администрации, обязанностями вовремя приходить на работу вроде как себя не утруждал. К необходимости своего присутствия в мэрии он давно уже относился как к постылой, но непременной обязанности. Непременной только в связи с тем, что необходимо было поддерживать свой статус, положение, напоминать забывающим, кто в доме хозяин. Работу в мэрии, которую волей-неволей, в силу своего положения, приходилось выполнять, в основном тянули его заместители. Секретарша также была постоянно в курсе всех вопросов, многие из которых решала сама, докладывая при необходимости Григорию Петровичу.