Лишний персонаж в водевиле
Шрифт:
Она умела говорить вежливо и при этом оскорбительно. Он не считал себя глупым, но не понял.
– - А все ж?
– - Допустим, мне не нравится роль крепостной, над которой зал потешается.
– - Хочешь играть графиню? Но она же пожилая...
– - При чем тут графиня? Не хочу на сцене целоваться. И все!
– - Это ж театр. Сценические поцелуи -- профессия.
– - С ним не хочу.
– - Но он не Радик -- француз! Такое у нас с тобой ремесло...
Поведя плечом, она не удостоила объяснениями. Вздохнув, он покорно согласился. Раз так, действительно
С уходом Мальвины Радик помрачнел. Из-за незначительного замечания слез со сцены в зал. Еле закончили без них: Ипполит Акимыч сам бросал Мальвинины, а потом и его реплики. Погасили софиты, а Радик продолжал сидеть в зале. Надев плащ и шляпу, режиссер подошел, положил ему руку на плечо. Плечо вздрагивало: Радик рыдал.
– - Я попробую с ней поговорить, -- не зная, как помочь, тихо сказал Ипполит Акимыч.
Женская часть труппы чувствовала его мягкость и обычно липла к нему с доверительными разговорами. Вечером он отыскал в списке студийцев телефон Мальвины. Дома ее не было, попросил передать, чтобы забежала в студию. Через пару дней Мальвина явилась к концу репетиции разодетая, будто шла на дипломатический раут. Сидела в темном зале. Заметив ее, Радик ушел. Когда режиссер освободился, подошла.
– - Бабушка сказала, вы звонили. Ну?
– - Что если, -- предложил он, -- прогуляемся до метро?
Галантно подал ей меховую жакетку, накинул плащ сам, и они вышли на улицу. Сыпался мягкий снег, последний в ту весну.
– - Мадемуазель!
– - начал он издалека.
– - Человеческие отношения сложны.
– - Вы в этом уверены?
– - прыснула она.
– - Уверен, деточка. Не умеем мы ценить то, что на дороге не валяется и в комиссионке не купишь.
– - Чего не купишь?
– - Например, симпатию, искреннее чувство.
– - Вы о себе или...
– - она элегантно повела пальчиком в воздухе, -- или от имени Радика?
– - Радика, -- он одновременно испугался и поразился женской проницательности.
– - Ну и мужчины пошли!
– - Мальвина вдруг перестала кокетничать.
– - Он же... В общем, мне неудобно... Он -- ничего, и я ему нравлюсь. Само собой. Но ведь он не-кра-си-вый...
– - Как так -- некрасивый?
– - Хромой, вот как.
– - А Байрон?
– - возразил он.
– - Байрон тоже был хром. Ты читала Байрона?
– - Слыхала, -- уклончиво ответила она.
– - Я больше уважаю Асадова.
– - И твой пример против тебя. Асадов-то слеп. А Пушкин? Знаешь, Пушкин был совсем маленького роста, но как его обожали женщины!
– - Сравнили: Пушкин и этот! Да мне стыдно с ним гулять. И потом, мать у него в нашей школе простая училка.
– - И что?
– - Социальное неравенство -- вот что. Я его даже домой не могу привести. Что родители скажут?
Радика было жаль. Для этой прозрачной бабочки он готов был променять математику на театр, театр -- на что угодно...
– - Прости, что я затеял этот разговор, -- тихо сказал Ипполит Акимыч.
– - Ни к чему!
– - Это уж точно.
– - Может, все
– - Дудки!
– - Куда после школы, деточка?
– - он переменил тему.
– - Я-то не пропаду!
– - она подмигнула ему.
Замена для крепостной девушки оказалась плохой. Радик пришел еще на одну репетицию и тоже исчез, не сказав "до свиданья". Ничего в нем, выходит, не было актерского, кроме подрагивающих губ. Пришлось отменять спектакль, на который дворец культуры уже распространил пригласительные билеты. Студия развалилась. Директор дворца, в прошлом известная стахановка и профсоюзная лидерша, списанная по старости, заявила Ипполиту Акимычу, что он негодный организатор.
Но не тогда и не из-за того между ним и Радиком черная кошка пробежала. Это произошло чуть позже.
4.
Перед сном Ипполит Акимыч обсудил с покойной Верой уход Радика. Тень жены сказала:
– - Видишь, я, как всегда, оказалась права, Поля: бесполезно было этого человека брать. Хорошо хоть, что он сам понял и не пришлось ему объяснять. Это было бы неприятно.
Он не стал ей напоминать, что раньше Вера говорила противоположное.
– - Нет, -- упрямо сказал он вдруг вслух сам себе, резким ударом коротенького кия загнав шар в лузу.
– - Надо было! Из человеческих соображений. И аз воздам.
Вера, будь она жива, пожала бы плечами и промолчала. Она всегда так делала. Несколькими днями позже он бы и сам эдак уже не сказал. А тогда, потеряв последний копеечный заработок, негодный организатор утешался тем, что он не такой уж плохой педагог. Ну, не привилась любовь к святому искусству. Зато прав, наверно, Экзюпери: важно само по себе человеческое общение. Сцена научила их чувствам, облагородила души. Это не пропадет.
Он лег спать, почитал немного, опустил книгу на тумбочку, погасил свет, начал медленно уходить в сон. И вдруг почувствовал, что он в комнате не один. Может, кошка с соседнего балкона перебралась да в форточку прыгнула? Он ее иногда колбасной кожуркой прикармливал. Ан нет, одежда шуршала возле двери.
– - Кто тут?
– - с недоумением спросил он.
Этот кто-то хмыкнул, но не отвечал. Пришлось зажечь свет и сразу зажмуриться. Не от лампы, от зрелища: женщина юная и вполне обнаженная застыла в двух шагах от дивана, словно статуя из какого-нибудь Лувра, в котором Ипполит Акимыч сроду не бывал. Уперев пальчик в зеленое бильярдное поле, она сложила губы трубочкой, словно готовясь к поцелую. Вот так кошка!
– - Ма... Мальвина?
– - прошептал он испуганно.
– - Как вы сюда попали?
– - Через дверь, -- она удивленно пожала плечом, груди у нее качнулись и снова замерли.
– - А чего же вы хотите?
– - Вас.
– - В каком же смысле, позвольте спросить?
– - В прямом.
– - Да ты что, деточка. Одевайся сейчас же! И ступай домой.
Она сделала шаг вперед, и теперь ее колени были совсем рядом с его лицом. Она наклонилась, улыбаясь озорно и самоуверенно. Сильные духи смешались с водкой, -- не поймешь, чем пахло сильней.
– - Уйду, но только после...