Лишний в его игре
Шрифт:
Убегать приходилось часто. Так что обучались ориентироваться на местности. Знали все переулки, открытые двери, пути отступления. Заимели кучу ключей от чердаков пятиэтажек. Бежит за тобой мент, а ты — раз! — и в подъезд. Добегаешь до чердака, открываешь люк, выбираешься на крышу, закрываешь его. А затем перебегаешь к другому люку и спокойно спускаешься в другой подъезд. Пока мент в запертый люк ткнется, пока по соседям побегает в поисках ключей — ты уже далеко будешь.
Мать ругалась: мало того что учусь плохо и не хочу получать достойную профессию (это она о врачах), так еще и вандализмом занимаюсь (это она об уличном искусстве), и из участков
После переезда пришлось начать все с нуля в одиночку. Да, поначалу было тяжело — я не знал новый город, а значит, и путей к отступлению, да и одному писать большие граффити невозможно. Так что целыми днями я ходил, осваивался, изучал все. Пытался понять, что здесь интересного.
Вообще это подмосковный город на 50–70 тысяч жителей. У него красивое название — Анны. Получается «город Анны». Почему так, до сих пор не знаю. Но определенно любопытно, надо будет изучить историю.
Здесь есть цепляющие места, например охраняемое водохранилище. Его территория — санитарная зона: вода оттуда попадает в московский водопровод и должна оставаться чистой. Проход и проезд в эту зону разрешены только жителям острова, по асфальтированной дороге через КПП.
Водохранилище отделяет от города канал. Я заприметил, что его бетонные своды исписаны граффити, понял, что кто-то сюда спускается, когда воды нет. Правда, как спускается-то? Своды крутые, слезть можно, а вот подняться — вряд ли. Наверное, используют веревку. Это я решил потихоньку выяснить. В итоге узнал, что и правда поднимаются по веревке.
Гуляя по городу, я сначала только тегал [1] . Тогда же засек по местным граффити компашку, которая мне понравилась. Месили круто, тегали и бомбили [2] тоже. Видно было: давно занимаются. Стиль узнаваемый. Ники — Каспер, Жук и Тауэр. Я решил выйти на них, стал везде рядом с их бомбами оставлять свои — а ну как пересечемся? В итоге они сами на меня вышли — перед Новым годом, когда я бомбил на заборе депо.
Когда три незнакомых парня появились рядом, по их виду было понятно, что мне лучше валить, но я остался. Они подошли вплотную. Первый грозно спросил:
— Это ты Рик? Чего наши бомбы кроссишь [3] ?
А я и не кроссил, ну, может, случайно задел. Это я и объяснил. Не похоже, что парней ответ устроил, они уже явно собирались бычить, но тут самый высокий, с дредами, одетый в яркие сноубордические куртку и штаны, заметил мой баллончик.
— Это что, монтановская [4] ? — изумился он. — Где взял?
Он потянулся за баллончиком, и я отдал.
— Да в Москве заказывал, на вэдэхе в палатке одной.
— Блин, деньжищ, наверное, отвалил… — Парень все разглядывал краску.
— Да… Недешево. Зато качество.
— А кэпчик [5] родной? — продолжал допытываться он.
— Не, немецкий. Мне фэты [6] у немцев больше нравятся, для бомбинга самый кайф.
— Можно? — Дредастый показал на забор.
Я кивнул. Он распылил несколько полос, от толстых к тонким, и восхищенно выдохнул:
— Распыл такой быстрый, и не сопливит ничего! — Он вернул мне баллончик и деловито спросил: — А чего у тебя еще есть?
Я с гордостью открыл свой рюкзак. Все трое присвистнули. Красок и кэпов у меня ведь немерено, все отличного качества — американцы или немцы.
— А у вас чего? — спросил я, но дредастый уныло махнул рукой.
— Да… Говно ноунейм. Даже показывать стыдно.
—
— Приходится выкручиваться!
Он пожал плечами, а потом прищурился, о чем-то задумавшись. Еще раз оглядел содержимое моего рюкзака, потом мой прикид. И посмотрел на меня уже по-другому, с приветливой улыбкой.
— Я Тауэр, можно Башня, — представился он. — А это Каспер. — Он указал на сгорбленного и худого парня, темноволосого, с выбеленной челкой. У него была бледная кожа, одежда вся черная и свободная. — А это, — он кивнул на пухлого парня в стильной рэперской шапке, с копной рыжих прядей, — Жук. Добро пожаловать к нам в крю!
Мы пожали друг другу руки. Так я обзавелся первыми друзьями в новом городе.
А в середине январских каникул уже нарвался на первые неприятности.
Тогда мы месили кусок (на языке простых смертных — рисовали граффити) на бетонном ограждении вдоль железки недалеко от депо. Место козырное: другие райтеры сюда не суются, а охват большой — граффити хорошо просматриваются из электричек. Но и палево: лисы везде. Так мы зовем железнодорожников, из-за оранжевых жилетов.
Мы взяли по букве каждый, принялись за дело. Уже заканчивали, и тут мимо тепловоз проехал. Лис с тепловоза нас заметил, что-то заорал. Мы все равно решили закончить: осталось ведь совсем чуть-чуть!
Лис спрыгнул и рванул к нам. Продолжая орать, гневно, отважно. Мы месили дальше, а тут откуда ни возьмись — собака! Большая, на овчарку похожа. Она ринулась за лисом. Тот заорал сильнее, уже как-то без былой отваги, припустил быстрее и… мимо нас. Не знаю, достигла ли овчарка своей цели, проверять не стали. Мы дорисовали — и пулей в другую сторону, вдоль забора, в дыру. Вылезли довольные, заржали. И домесили, и не попались. Ничего не видели перед собой от восторга. А зря. Рядом ждал милицейский бобик, и менты стояли прямо перед носом.
Жук, первым их заметивший, заорал: «Палево!», и трое моих друзей нырнули обратно в дыру. А я вот затупил. Еще и шел первым, оказался ближе всех к бобику… В итоге меня просто схватили за рюкзак, не дав рвануть назад. Так и попался — один. Менты грузные, за остальными бежать им было лень, меня достаточно. Так что меня за шкирку — и в бобик. А дальше не в участок, а прямиком домой.
Мама во всем этом уже опытная. От ментов обычно откупается бесячими улыбками, а если не помогает, то бесячим чаем — это если меня домой приведут. «Нет, нет, вы что, мы при исполнении… Но если только чашечку…» А если за мной в участок приходится тащиться, то в ход идут бесячие подарки. Наверное, в отделении удивляются, когда туда заявляется мама при полном параде, с огромной живописной корзинкой с деликатесами. Корзинку забирают, меня отпускают, все довольны. На шкафу у нас гора таких корзинок всевозможных калибров. А в холодильнике на отдельной полке — непочатые колбасы, сыры и банки с икрой. На всякий случай.
Все эти типы в форме смотрят на маму странно, во взглядах — микс из сочувствия и жадности. Смотрят и глазами хотят ее сожрать. Мерзость, хочется на маму накинуть покрывало, как на клетку с попугаем. Наверное, по меркам этих стариканов мама красивая. Не знаю, не думал, да и странно о таком думать. Маме же сорок!
В тот раз мы обошлись чаем с обременением . То есть следующие полдня я провел у депо в компании щетки и бутылки с щелочным растворителем. Стирал и наше граффити, и чужие. Хорошо хоть правда райтеры сюда нечасто суются, и рисунков тут немного. В общем… отстой.