Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие
Шрифт:
Бунину близко «дивное прозрение», осенившее царевича, которому суждено стать Буддой. В этом прозрении «истинное освобождение, спасение от страданий мира и от смертной погибели в нем». И суть его заключается в том, что найдено «освобождение» от смерти («Царство мира сего и царство смерти – одно»). Подлинное освобождение – «в разоблачении духа от его материальности», «в самоотречении», «в углублении духа в единое истинное бытие», которое и есть «основа всякого бытия и истинная сущность человеческого духа», в слиянии «свойственного человеку истинного Я» с «Единым, Целым, Вечным»13.
«Освобождение Толстого» – не только памятник великому старцу, но и попытка ответить на самые важные вопросы, занимавшие писателя всю жизнь. Человек, наделенный памятью, для Бунина – это
Самое совершенное создание И.А. Бунина «Темные аллеи» (1937–1949) с момента своего появления вызывает неизменный интерес начиная с эмигрантских изданий (статьи И. Ильина, В. Вильгинского, Ю. Иваска, М. Крепса, Ю. Сазоновой, Ф. Степуна, Ю. Трубецкого и др.) и до публикаций 1990-х годов в отечественном литературоведении. Одной из ключевых проблем остается жанровая природа бунинской «книги итогов» (до сих пор ее называют то книгой рассказов, то сборником, то циклом, то «единством более высокого порядка»), в полной мере не осмыслено и ее жанровое своеобразие.
В «Темных аллеях», как и в «Жизни Арсеньева», И.А. Бунин, отталкиваясь от определенной художественной традиции (прозаический цикл «безусловно новой формой назвать нельзя»)15, переосмысливает ее и обновляет. В пользу того, что «Темные аллеи» – это не просто сборник рассказов, а единство более высокого порядка, свидетельствует архитектоника книги с ее делением на три части, которое предполагает внутреннее взаимосцепление рассказов каждой части.
О единстве цикла свидетельствует и его кольцевая композиция, выявляемая при сопоставлении первого и заключительного рассказов (это уже отмечалось исследователями творчества Бунина), а также наличие «гармонического центра». «…Рассказ “Начало” “фокусирует”, обобщает все важнейшие смыслы, не насыщая их чувствами, душевными переживаниями; он служит центром сцепления, сопоставления, противопоставления образов, в котором отчетливо раскрывается своеобразие каждого из героев, обнажается сущность их истинных взаимоотношений»16.
Сквозным в цикле выступает мотив дороги, и хотя он не возобновляется от рассказа к рассказу, но, повторяясь с определенной периодичностью, связывает их воедино. В поэтике цикла особая роль принадлежит контрасту, пронизывающему текст на всех уровнях. Благодаря ему создается особый ритм, организующий все повествование. Антитетичность реализуется в зеркальной композиции, которая наряду с другими способами организации текста использована автором. Это взаимосцепление рассказов «Антигона» и «Смарагд», в которых женский и мужской характеры зеркально противоположны; это зеркально противостоящие сюжетные ситуации. Так, в рассказе «Степа» противопоставляются два лета из жизни Красильщикова [ «В это лето он часто вспоминал лето в прошлом году» (VI, 20)], отношения с двумя женщинами: связь с известной актрисой и случайная короткая встреча с пятнадцатилетней Степой, дочерью хозяина постоялого двора, старика-вдовца Пронина. Прием зеркальности проявляется в том, что первая его измучила, и он рабски зависим от нее, вторая же, Степа, рыдает после ночи, проведенной с ним, и умоляет его взять ее, обесчещенную, с собой: «Я вам самой последней рабой буду!» (VI, 24). Принцип зеркального отражения образов персонажей последовательно реализуется в «Темных аллеях».
Антитеза находит широкое использование в цикле рассказов как стилистическая фигура, как художественный прием, как структурообразующий принцип: «Она была страшно красивая…» (VI, 71) (здесь и далее курсив мой. – А.С.); «разрывающая душу мука любви к ней» (VI, 76); «Он с ненавистью страсти и любви чуть не укусил ее в щеку» (VI, 66); «…Галя есть, кажется, самое прекрасное мое воспоминание и мой самый
Контрастно противопоставляются в тексте природные описания, эмоциональные состояния героев. В рассказе «Красавица» контраст открыто заявлен в самом начале: «Чиновник казенной палаты, вдовец, пожилой, женился на молоденькой…» (VI, 46). И тот же прием используется для характеристики героини – контраст между внешним обликом (красавица) и внутренним (темное нутро): «И вот вторая красавица спокойно возненавидела его семилетнего мальчика от первой жены» (VI, 6).
«Темные аллеи» в контексте цикла раскрываются как название, вобравшее в себя множество смыслов, которые образуют мотивы, и все они связаны со сферой чувств двоих, Ее и Его. Любовь в произведении предстает сложным явлением, антиномичным и непостижимым. Образ, вынесенный в заглавие, символизирует, с одной стороны, всепоглощающую страсть, противостоять которой человек не в силах, она сродни стихии, это инстинктивное, бессознательное влечение. Именно поэтому любви-страсти в рассказах соответствуют такие природные явления, как гроза, метель, выражающие силу стихии. И страсть является такой же стихийной, неуправляемой силой, порожденной самой природой («Степа» и др.). В описании грозы и ливня в рассказе «Степа» молния своим «ослепляющим рубиновым огнем» воспринимается как «знамение конца мира».
Мотив любви – мощной природной силы – также сквозной, и это подчеркивается автором. «Когда она зарыдала, сладко и горестно, он с чувством не только животной благодарности за то неожиданное счастье, которое она бессознательно дала ему, но и восторга любви стал целовать ее…» (VI, 82). В рассказе «Таня» отчетливо раскрывается бессознательное начало в страсти, во влечении: «Кто он, она еще не понимала в полусне, но все равно это был тот, с кем она, в некий срок, впервые должна была соединиться в самой тайной и блаженно-смертной близости» (VI, 82).
С другой стороны, «темные аллеи» – это и «лучшие, истинно волшебные» минуты жизни. В тексте эта характеристика дается рядом с «развернутым названием»: «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи…» – стихи Огарева, которые герой рассказа Николай Алексеевич читал Надежде тридцать лет тому назад, в «лучшие минуты» его жизни («И все стихи мне изволили читать про всякие “темные аллеи”»). В стихах обращает на себя внимание использование цветовых обозначений. Цвет в поэтике Бунина занимает важное место, что отчетливо проявляется и в «Темных аллеях». Цветовую гамму цикла определяет оппозиция темный – яркий17, как и в приведенной стихотворной цитате, задающей эмоциональный тон всей книге.
Стихи про темные аллеи передают состояние любовной «горячки», как его определяет Надежда, переживаемой героями и связанной с их молодостью (не случайно точно указывается их возраст), с невозвратно ушедшим прошлым, оставшимся для обоих «истинно волшебным» временем. «Алый шиповник» и «темные липы» намечают противопоставление прошлого настоящему, красоты и силы чувств молодости разочарованию и опустошенности старости: «Все проходит… Любовь, молодость – все, все» (VI, 7). Это противопоставление станет принципом построения многих рассказов. И в той же поэтической строке – «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи» – закреплено еще одно свойство, присущее содержанию всей книги: в прошедшем времени воспроизводится краткий миг бытия. А смысл рассказа заключается в том, что для обоих миг их любви остался лучшим воспоминанием и предопределил судьбы: ее несложившуюся [ «Сколько ни проходило времени, все одним жила» (VI, 7), «как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было» (VI, 8)] и его несчастную [«…Никогда я не был счастлив в жизни…» (VI, 8)].