Литературная Газета 6266 (№ 11 2010)
Шрифт:
Гости зааплодировали, поэт изумился, он поднял бокал, внимательно осмотрел его и только теперь всё понял. Мажордом подменил хрустальный бокал пластиковым. Он подумал, что это причуда, каприз русского гостя, а бить посуду, пусть даже и не дорогую, всё-таки не полагается. Дело не в цене, Кеннеди могут себе позволить такое, но просто в лучших домах Америки это не принято. Тем более что мажордом был материально ответственным за эти тысячедолларовые бокалы.
И тут, как рассказывал поэт, он внутренне похолодел, ему что-то почудилось. Это была дурная примета. Он пил за успех Роберта Кеннеди, он хотел разбить бокал в знак этого будущего
А 6 июня 1968 года в Калифорнии Сирхан-Сирхан застрелил Роберта Кеннеди на предвыборном митинге.
Однако на этом история сложных взаимоотношений знаменитого поэта с американским менталитетом не закончилась.
Было воскресенье. Ко мне зашёл Иосиф Бродский, и мы отправились пообедать в Клуб писателей, больше известный по аббревиатуре ЦДЛ. В этот полдневный час в ресторане было пустовато, только за столиком у камина сидела компания во главе с Евгением Евтушенко. Тут же сидели Василий Аксёнов и ещё один человек, с которым я был знаком только шапочно. Это был заведующий отделом критики журнала «Знамя». Все его звали Мулей, а по фамилии он был Дмитриев.
Евтушенко немедленно пригласил нас за свой столик, налил грузинского вина. Беседа потекла весьма вяло. Вдруг в зал ворвался сотрудник Иностранной комиссии Союза писателей Марк Ткачёв. Он ринулся к нам и уже издалека закричал:
– Какое несчастье! Только что в Лос-Анджелесе застрелили Роберта Кеннеди.
Евтушенко поднялся во весь свой гигантский рост, он стал лицом белее скатерти на столе.
– Как застрелили? Кто? – воскликнул он и расплескал вино на скатерть.
– Какой-то араб – Сирхан-Сирхан, – ответил Ткачёв.
Евгений Александрович рухнул на стул и зарыдал. Воцарилось гробовое молчание.
Наконец Евтушенко очнулся.
– Мы должны немедленно поехать в посольство и расписаться в знак соболезнования в траурной книге посетителей.
Никому, естественно, в посольство ехать не хотелось, но и возражать было как-то неудобно.
– Мы все поместимся в моём автомобиле, – твёрдо сказал Евтушенко и подозвал официантку, чтобы расплатиться.
И вот на уже упоминавшейся в этих заметках его поместительной «Волге»-фургоне мы приехали на Арбат к резиденции посла. Слава богу, посла в Спасо-хаусе не оказалось, он проводил свои выходные дни на даче.
Все облегчённо вздохнули, и я уже было решил, что Евтушенко бросит эту затею. Но напрасно. Прямо от Спасо-хауса мы двинулись на Садовое кольцо непосредственно в посольство. Там, как и положено, находился дежурный дипломат, мистер Смит. Он попытался было объяснить Евтушенко, что сегодня воскресенье и что в посольстве, кроме него, никого нет. Всё закрыто и опечатано. Однако Евтушенко не унимался. Он потребовал, чтобы мистер Смит позвонил на дачу послу. С большой неохотой дипломат набрал номер. И – о чудо! Посол распорядился пропустить нас внутрь и выдать траурную книгу.
Это был мой первый в жизни визит в посольство. У Мули Дмитриева, видимо, тоже.
На лифте нас подняли к кабинету посла. Возле дверей кабинета стояли навытяжку два морских пехотинца. Мистер Смит снял пломбу и отворил дверь. Мы вошли.
Кабинет оказался очень красивой, не очень большой комнатой. В торце во всю стену было распластано звёздно-полосатое знамя. Над столом висел портрет президента.
Мистер Смит при нас вынул из сейфа среднего формата блокнот, переплетённый в чёрную кожу. В нём не было ещё ни одной записи. Тем временем мистер Смит взял со стола дорогое перо «Монблан» и почему-то протянул его Муле Дмитриеву. Муля в ужасе отдёрнул руку, он не хотел расписываться первым.
Мистер Смит понимающе улыбнулся и подал «Монблан» Евтушенко. Тот с достоинством взял его и расписался в блокноте. Вторым расписался Аксёнов, потом Бродский, потом я. Мистер Смит снова протянул перо Муле. Отступать, увы, было некуда. Осторожно и как-то задумчиво, на самом краю страницы Муля нацарапал едва заметную закорючку.
После этой процедуры мы вернулись в ЦДЛ.
Прошло несколько дней. И что удивительно, никакая кара не постигла нас за это самовольство. Или власти ничего не узнали, или не захотели раздувать такую мелочь.
Приблизительно через месяц Аксёнов показал мне заметку в «Нью-Йорк таймс» и более или менее точно перевёл: «По случаю гибели Роберта Кеннеди американское посольство в Москве посетили с визитом соболезнования видные советские литераторы: знаменитый поэт Евгений Евтушенко, писатель-модернист Василий Аксёнов и поэт-диссидент Иосиф Бродский. Их сопровождали два офицера КГБ».
А ещё через месяц Муля Дмитриев скоропостижно скончался на работе, прямо в редакции журнала «Знамя». Так что из «офицеров» остался один я.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии: 29.03.2010 01:59:10 - Александр Васильев пишет:
Позабавила бурная реакция Евтушенко на смерть американского президента. Интересно, почему он так оплакивал его? Был пьян? Как-то дико выглядит такая реакция. Зарисовка интересная.
25.03.2010 22:24:16 - николай завалишин пишет:
да здравствует евгений рейн!
Это не первая, как всегда, изумительная по виртуозности, история, рассказанная поэтом Е. Рейном: еще держатся в памяти его замечательные миниатюры, опуюликованные некогда в "Московских новостях". Сейчас я думаю, что, возможно, это были одни из лучших публикаций "Московских новостей", возглавляемых незабвенным Е. В. Яковлевым. И вновь Е. Рейн радует нас искрометной историей, сдобренной иронией и юмором, выполненной в блестящем разговорном стиле и правдивой - никто не разубедит меня в обратном - во всех тончайших ее деталях. Господи, как же хорошо, что Е. Рейн - выдающийся поэт, неповторимая и удивительная личность, живет и работает! Дай Бог ему и его близким здоровья и удачи!