Литературная Газета 6289 ( № 34 2010)
Шрифт:
– В этой связи, может быть, не совсем уместна формулировка в названии программы: «Цена Победы»?
– Нет, абсолютно уместна.
– Для многих ветеранов эта формулировка оскорбительна.
– У нас огромное количество откликов ветеранов, которые говорят «спасибо». Мы должны показать, что эта Победа далась нашей стране тяжелейшим напряжением всех сил: от генералиссимуса до девчонки, которая работала в тылу на оборонном заводе. Нет, ребята, цену наша страна заплатила огромную, я хочу, чтобы её знали. Вот мы идём с сыном на Красную площадь 9 Мая, он поздравляет ветеранов, и для него это некое парадное действо: танки, самолёты. Он стоит там в пилотке, со звёздочкой моего деда, но прадед для
– Многие считают, что «Эхо Москвы» не закрывают только потому, что необходим аргумент в разговоре с Западом о свободе слова.
– Знаете, это сложный вопрос. Конечно, мы и витрина «в разговоре с Западом», но, на мой взгляд, это не главная причина. Дело в том, что люди, принимающие решения, получают с помощью «Эха Москвы» неконтролируемую информацию. Они как бы сверяют свои папочки с нашими распечаточками. Вот, к примеру, мы начали обсуждать закон о полиции, и тут же министр повторяет фразы, которыми говорил один из наших гостей, – значит, ему доложили, положили распечатку. На самом деле мы являемся альтернативным источником информации, площадкой для дискуссий. Я думаю, что поначалу, когда Владимир Владимирович стал президентом, нынешняя команда это не очень понимала, но сейчас ситуация, как мне кажется, изменилась. Естественно, я не буду скрывать, что пытаюсь сохранить «Эхо Москвы», его редакционную политику, общаясь с этими людьми. И я должен сказать, что их многое во мне раздражает. Лично во мне. Но при этом они знают, что я никогда не участвовал в информационных войнах против них. Мне было сказано: «Венедиктов всегда несёт то, что думает». Это очень важно, потому что предыдущий президент считает, что пресса – это инструмент для манипуляций. Но у меня другие цели – поднять рейтинг, увеличить рекламные доходы, повысить репутацию. Как-то он говорит: «Вот странно, у вас были акционеры: Каспаров, Гусинский, Газпром, а политика не меняется…» По идее, в их представлении, она должна была измениться. А она не меняется, всегда с одинаковым уровнем критики власти. В своём интервью «Коммерсанту» Путин сказал, что политическая журналистика должна оппонировать. Это новый взгляд у него.
– В одном из интервью вы сказали, что являетесь, скорее, человеком Высоцкого, а не человеком Окуджавы. У лидеров страны другие музыкальные привязанности: «Любэ», «Лед Зеппелин». С кем из них вам проще найти общий язык?
– Мне кажется, что мне проще найти общий язык с Путиным. Во-первых, мы люди одного поколения, мы учились по одним учебникам, и я представляю его видение мира. А Дмитрий Анатольевич – человек совсем другого поколения, он вышел из института уже в горбачёвское время. У Путина, как у любого советского человека, как и у меня, мир был в основном чёрно-белый – вот враги, вот друзья. Медведев – юрист времён Горбачёва, когда этот чёрно-белый мир разваливался на глазах. И мне Медведева гораздо труднее понять, и, как я понимаю, ему тоже меня понять трудно. Я не говорю уже про другой стиль, потому что он – «Лед Зеппелин», а я – Высоцкий и «Битлз». И в этом смысле, как ни смешно звучит, «Любэ» для меня проще…
– Значит ли это, что, если на выборах будет два кандидата, Путин и Медведев, вы пойдёте голосовать за Путина?
– Я не пойду на выборы в этом случае. Если говорить о политической программе, а не о личном восприятии, я считаю, что их действия подвигают Россию к опасной черте. Я считаю, что их политическая программа вредна для моей страны. Совсем недавно – я хочу привести пример из политической жизни Америки – Обама сказал замечательную фразу, и я готов под ней подписаться: «В 2003 году миллионы американцев выходили протестовать против войны в Ираке. И это были патриоты Америки. Миллионы американцев поддерживали войну в Ираке, и это тоже были патриоты Америки. Просто они по-разному понимали, что для Америки благо».
– В чём секрет вашего хорошего рейтинга? Может быть, вас слушают не потому, что вы оппозиционны, а потому, что на поле информационного вещания не так много конкурентов?
– Из пятидесяти семи радиостанций в Москве уже четырнадцать разговорных: государственные, иностранные («Свобода», «Голос Америки», «Би-би-си»), частные стали появляться, нишевые («Культура», «Спорт», «Бизнес ФМ») – это огромная конкуренция. Мой подход заключается в том, что мы должны обслуживать нашу аудиторию новостями,
– То есть у «Эха Москвы» слушателей, согласных с вашей либеральной позицией, больше, чем тех, кто просто изучает вас как политических оппонентов?
– Нет, совсем не так. Наша аудитория вполне отражает аудиторию Москвы. В столице за коммунистов голосует в среднем 15%, и наших слушателей тоже 15% их поддерживают. У нас, конечно, несколько повышенный процент людей, разделяющих либеральные ценности, но и в этом мы отражаем расклад в Москве. Мы гордимся тем, что у нас огромная так называемая возрастная аудитория. Многие коллеги из других радиостанций хотят пенсионеров выкинуть, а мы бьёмся за них, потому что это люди с жизненным опытом, их не задуришь, не купишь за конфетку, толпой не построишь. Именно поэтому мы играем на разнообразии. Что, нам не найти десять либеральных журналистов? Да легко, щёлкнув пальцем, но мы специально предоставляем слово и Проханову, и Шевченко, и Леонтьеву, когда он хотел.
– Вы не упомянули среди конкурентов «РСН».
– Да, «РСН» прямой конкурент, достаточно посмотреть их сетку – просто скопирована… Очень талантливый человек Сергей Доренко, ну хорошо, потолкаемся… У него ограничений больше, чем у меня, понимаете? То, что можно мне, нельзя ему! И он это хорошо знает. Это моё преимущество, у меня шире поляна.
– Как вы азартно об этом заявляете…
– Двадцать лет, слушайте, двадцать лет! Я помню Владимира Владимировича начальником Контрольного управления президента! Я помню Золотова, нынешнего начальника охраны Медведева, прикреплённым к Собчаку, когда он приходил сюда и чай пил. Я их всех помню.
– Доренко тоже помнит, наверное.
– Нет, Доренко был великий, а мы были маленькой региональной радиостанцией. У нас задача была не быть партийными. Это по нашему радио в 93-м году с интервалом в двадцать минут выходил Гайдар из Моссовета и Руцкой из Белого дома. Этого никто не сделал, только мы. Любая нормальная радиостанция могла того же Руцкого вывести в эфир. Но вывели только мы.
– Кто является, по-вашему, символом сегодняшнего «Эха Москвы»? Назовите пять голосов.
– Вы знаете, я вам не скажу, у нас идёт бурный рост молодёжи. Многие, например, меня уже не слушают, выключают – другой темп речи.
– Хорошо, спрошу иначе: те люди, которых вы считаете символами, но не хотите называть, они рейтинговые ведущие?
– Да, конечно… Я вам скажу, что два года считал Доренко символом «Эха Москвы», и из-за этого ко мне до сих пор не ходит Лужков. Буквально через три дня после того, как я взял Доренко, он мне сказал: «Ни-ко-гда больше, ни-ко-гда». Я говорю Юрию Михайловичу: «Послушайте, его выгнали с чёрной меткой, сделали фальшак уголовного дела, послушайте, я же его не за то взял, что он вас мочил, он ведь и меня мочил». Когда Доренко мочил на Первом канале Лужкова, он мочил весь «Медиа-Мост» – и Гусинского, и меня, и кого угодно. Но я его взял, когда его в грязь толкнули – несправедливо, нечестно… И он воспринимался многими как символ «Эха Москвы», как бренд «Эха Москвы»… Всё меняется: я уйду, и будут другие символы.
– Строгий ли вы руководитель? Вам сложно уволить человека?
– Очень. Мне сложно уволить, но я точно знаю, за что я уволил. За двенадцать лет, пока я главный редактор, по моей инициативе уволено четыре человека. Всего.
– Большинство сотрудников вашей радиостанции являются носителями либеральных ценностей – это проявление кадровой политики?
– Я не спрашиваю, какие взгляды человек исповедует, мне глубоко на них начихать. Но вообще журналистика – это либеральная профессия. Либерализм проявляется в том, что журналист работает для всех.