Литературная Газета 6327 (№ 23 2011)
Шрифт:
– Они, старшие, и спасли Россию, – считает Сергей Васильевич. – Нас, конечно, тоже убивали. Но им досталось больше. Это отцы наши, братья и товарищи старшие дорогу к Берлину своими жизнями проложили.
И это говорит обладатель медалей «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией»! Впрочем, Александр Евлампиевич считает так же, и наград у него не меньше: орден Великой Отечественной войны, медали «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы», юбилейные, «Ветеран труда». Удивительное
На фронте оба оказались в 16. Серёга Налобин исправил год в метрике и сам пошёл в военкомат, несмотря на бронь оружейника из ремесленного училища при заводе имени Баранова. Работали они по двадцать часов в сутки – точили детали для боевого оружия. Ели редко, спали мало. А Санька попал на войну… по блату. На улице у него была кличка Сноготь – такой маленький был. В военкомате, куда явился добровольцем, повесили винтовку на плечо, а она по полу тащится. Ну какой боец? Еле уговорил.
Учебное подразделение в Ачинске состояло в большинстве своём из таких же «желторотиков» – недоевших, недоспавших пацанов. Там Сергей с Санькой познакомились и стали лучшими друзьями. Два ровесника, один – тихий, деревенский, другой – городской и шустрый, сдружились на удивление быстро и крепко. Может, потому, что цель у них была одна? Правда, будущие мстители не могли сдвинуть с места самую маленькую 30-миллиметровую пушку, которую им предстояло лихо поворачивать в бою. Сил не хватало даже на то, чтобы петь. Но когда объявили отправку на фронт, заорали так, что весть моментально разнеслась по округе. Чужие матери и жёны совали мальчишкам в руки узелки с варёной картошкой, плача и надеясь: «Может, моего где увидишь…»
В Ишиме стояли несколько часов, и как эту «военную тайну» узнали на гражданке, уму непостижимо. Мать Сергея опоздала к поезду – ей пришлось до железной дороги идти семь километров. Он издалека увидел её белый платочек, крикнул. Мама всплеснула руками, бросила вслед товарняку мешочек с пирожками и упала в траву, рыдая. Сердце бравого вояки не выдержало – маханул из вагона. Проводил мать до родной деревни, попрощался и отправился на войну. Когда через день догнал свой поезд, его уж было записали в дезертиры. Простили: как упала мать, видел весь состав.
«Сортировку» на фронт оба помнили плохо – перенесли малярию. Сначала Серёга ухаживал за больным Санькой, отпаивая его крутым чаем с сухарями, потом Санька чуть ли не на себе утащил больного Серёгу в нужный строй, к артиллеристам. В пехоту они не хотели, и не потому, что убивают там быстро. В 17 лет, среди смертей и бомбёжек, им казалось, что впереди – вечность. Великая сила юности… Но много ли пехотинец может? То ли дело – долбанул из катюши и целый батальон немцев положил. Уже после победы Сергей Налобин понял, что Саша Чуркин спас ему жизнь: из двухсот ребят, вместе приехавших
Они вместе воевали в составе 3-го Прибалтийского, затем 1-го Белорусского фронтов. В составе 44-го артиллерийского полка 33-й стрелковой дивизии освобождали Прибалтику, участвовали в сражениях по разгрому немцев на Висле и Одере, дошли до Берлина.
Первый бой Серёга запомнил плохо. В голове билась одна мысль – успеть убить хоть одного врага. Он всё рвался из окопа, благо старшие товарищи удерживали: «Не торопись свою пулю схватить». А Санька ему потом рассказывал: «Страшно или нет, я не понял, не убило, и ладно».
Старшие бойцы жалели мальчишек – определили их связистами. Жалели, впрочем, по законам военного времени – прежних специалистов перед наступлением выбило всех. Провода тянули напрямик через грязь, реки и болота. Линия рвалась от множества причин: осколки снарядов, прошедшие танки и тягачи, лошадиные подковы. Особый бич – подбитые танки, вытаскиваемые ночью после боя в тылы: они способны перебить, намотать на себя провод и утащить его конец в сторону. Множество проводов, пересекая друг друга в разных направлениях, лежит на земле. Чтобы убедиться, что провод свой, к нему надо подключиться, вызвать станцию. Не тот, не тот, не тот! Нашёл второй конец – потерял первый.
– Однажды в Прибалтике перед наступлением комбат говорит – бери нитку в зубы – и ко мне, – рассказывает Александр Евлампиевич Чуркин. – Я всё бросил – и на передовую. Утром наступление – гул сплошной, артиллерия бьёт, снаряды рвутся. Только нитку исправишь – снова начинай. Напарник мой с 25-го года, женатый, детей двое, мне говорит: я не могу больше, нас убьют. Я ему отвечаю: сиди тут и дёргай за нитку. Если держится – всё нормально, если не держится, то меня уже нет. Так один и бегал.
– Им, старшим, сложнее было, – уверен Сергей Васильевич Налобин. – Страшнее. А нам, молодым, о смерти не думалось, хотя кругом убивали. Я, когда «скрипка» заиграет – шестиствольный миномёт, огонь из него идёт залпами по шесть выстрелов в течение десяти секунд, – вспоминал мирное время. Чаще всего почему-то, как я, трёхлетний, играю на опушке, а родители с братьями корчуют лес – расширяют поле. Потом Алексей – братишка постарше – сажает меня на возок, и мы несёмся! Навстречу ветер, радость такая в душе, и смех душит, когда на повороте вываливаемся из тележки.
Щуплые мальчишки, шатающиеся от голода и малярии бойцы Великой войны, не понимали тогда, что всё это – родные глаза, берёзовая опушка, старая лошадка – и есть Родина. Некогда им было думать – надо было отмерять Прибалтику ногами. Никаких прибалтийских видов в памяти не осталось. Разве что сгоревший дотла город, над которым высятся печные трубы. Да девушки на велосипедах запали в душу – безусые мальчишки впервые вблизи видели и юных западных дам, и сложную технику. Лучше всех запомнился Серёге Шауляй – там его контузило. Ослеп, оглох, но в госпиталь не поехал – ведь назад к своим уже бы не вернулся. А тут же друг Санька. Вместе и дошли до Победы.