Литературная Газета 6358 ( № 6 2012)
Шрифт:
С 20 марта 1943 года лейтенант А. Фокин - командир учебного взвода учебного батальона 57-й стрелковой дивизии 4-го гвардейского стрелкового корпуса 8-й гвардейской армии. С апреля 1943 года армией будет командовать легендарный В.И. Чуйков - дважды Герой Советского Союза и будущий Маршал Советского Союза. И так счастливо сложилась судьба Александра Фокина, что всю войну, а затем в Группе советских войск в Германии до 1949 года он прослужит в этой героической армии.
И только он освоился в действующей армии, как получил известие о смерти отца. Это ещё больше тянуло его на передовую. Лейтенант Фокин хорошо понимал, что подготовка молодых воинов в учебном подразделении - очень важная задача, в ходе которой их привлекали к выполнению
31 июля 1944 года командир 172-го гвардейского стрелкового пол[?]ка Н.П. Хазов вызвал к себе командира роты автоматчиков гвардии старшего лейтенанта А. Фокина и поставил задачу: скрытно форсировать Вислу, захватить плацдарм. За подвиг, совершённый при форсировании Вислы и захвате Магнушевского плацдарма, все солдаты и офицеры роты Фокина были награждены орденами и медалями. А командир роты гвардии старший лейтенант Александр Фокин был представлен к званию Героя Советского Союза. В документе указано: "Тов. Фокин, ведя роту на штурм укреплённой обороны противника, сам шёл впереди цепи и огнём из автомата и в рукопашном бою лично уничтожил 8 солдат и офицеров противника".
Заместитель командира батальона гвардии капитан Александр Фокин закончил войну в Берлине. А затем служба в Группе советских войск в Германии, в военной комендатуре г. Москвы и в 1961 году в звании гвардии майора уволен в запас. После более 20 лет службы в Советской армии для него наступила мирная жизнь. Первые дни он не находил себе места - эта новая жизнь совсем не такая, как в армии. Но со временем он смирился с должностью военного пенсионера союзного значения, как и многие офицеры, пройдя этот трудный психологический перелом.
А мои встречи с кавалером "Золотой Звезды" продолжались до мая 1989 года[?] 15 ноября 2011 года исполнилось 100 лет со дня рождения Александра Ивановича. Те, кто знал его, старый дом, сад и земля хранят тепло его души и рук.
Владимир КРАЮШКИН
Человек в прорези прицела
Человек в прорези прицела
КНИЖНЫЙ
РЯД
Война / Krieg: 1941-1945. Произведения русских и немецких писателей / Сост. Ю. Архипова, В. Кочетова; предисл. Л. Аннинского.
– М.: ПРОЗАиК, 2012.
– 688 с.
– 4000 экз.
В сборник вошли произведения русских и немецких авторов-фронтовиков о войне. По семь имён с каждой стороны. С нашей: Константин Воробьёв, Вячеслав Кондратьев, Виктор Некрасов, Василь Быков, Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, Даниил Гранин; с противоположной: Герберт Айзенрайх, Герт Ледиг, Герд Гайзер, Франц Фюман, Генрих Бёлль, Зигфрид Ленц, Вольфганг Борхерт.
Это первый опыт такого рода - опыт, интересный во многих отношениях. Во всяком случае, в текстах, собранных под одной обложкой, рельефнее выявляются черты национальных характеров тогдашних противников, особенности их мировосприятия и поведения. "Кто такой "немец" в прорези советского прицела и кто такой "русский"
С "немцем" всё более или менее понятно: "Аккуратист. Любит порядок. По его огневым налётам можно проверять часы". Это отмечают и Григорий Бакланов, и Вячеслав Кондратьев, и авторы с "той" стороны. Например, Зигфрид Ленц воспроизводит логику и поведение военных моряков, которые получили боевое задание, а, выйдя в море и по рации услышав о капитуляции, размышляют, как вести себя, чтобы не нарушить дисциплину.
Один из персонажей романа Генриха Бёлля точно следует отцовскому наставлению "спать с женщиной не реже одного раза в месяц". А вот что чувствует герой Даниила Гранина, которому женщина недвусмысленно предлагает себя. Двадцатилетний разведчик в отчаянии и ярости: "Но она ведь знала, что я ничего не мог, никто из нас тогда не мог. И всё равно мне было стыдно за свою немощь. Я оттолкнул её, потом выругал, ударил, скинул её с нар, вытолкал из землянки. "Сука, сука окопная!" - кричал я ей вслед". А дело в элементарном недоедании, голоде, превративших зимой 1941-1942-го защитников блокадного Ленинграда в "доходяг, дистрофиков".
А за линией фронта противник жил "безопасно и роскошно. Машины могли подъезжать сюда, доставляя из Пушкина горячие обеды, сосиски с гарниром, тёплое пиво". А рождественский стол с сардинами, ананасами, зеленью, ромом и салфетками во вражеском блиндаже, который должен был взорвать наш голодный боец, буквально привёл его в оцепенение - "руку у него свело, не мог же он бабахнуть в такую роскошь". Что для русского шок, то для немца - норма[?] Это Восточный фронт, а, скажем, в Венгрии - своя специфика: другой герой романа Бёлля по воле случая оказывается на передовой с чемоданом, набитым бутылками вина, за которым его послал начальник - он "любил побаловать себя токайским". Действие, заметим, происходит весной 45-го, в самом конце войны[?] Это, конечно, детали военного быта, но национальный характер проявляется в них весьма отчётливо.
Ну а как немцы воспринимают русских? Герой повести Франца Фюмана капитан, бывший профессор классической филологии повторяет тезисы нацистской пропаганды о превосходстве арийской расы над тёмными душами "семитско-монголо-негроидной наследственной крови". Но повторяет из страха быть заподозренным в неблагонадёжности, понимая, что это "чистейшая чепуха, ничего общего с наукой не имеющая".
Кажется, дальше всех в понимании характера русских и сути войны продвинулся Герберт Айзенрайх. "Тут не в Сталине дело, а в Толстом", - говорится в его рассказе с характерным названием "Звери с их естественной жестокостью". К зверям автор относит и героя-повествователя (сравнение своих соратников с хищниками встречается и у Фюмана). Этот солдат получил от русской деревенской старухи сокрушительный нравственный урок. Он признаётся: "Теперь я знал, что мне нужно было узнать: что я побеждён - до конца моей жизни. С этого мгновения я знал: даже если мы дойдём до Владивостока и победим весь мир, для меня эта война закончилась поражением - и не только эта война".
Ощущением поражения, потерянности этого поколения, отвращением к войне проникнуты произведения Ледига, Бёлля, Ленца, Борхерта[?] А за этим угадывается тень Ремарка: нацисты знали, что делали, когда жгли его книги.
Но вернёмся к Толстому и Сталину. Конечно, дело в Толстом, который, кроме прочего, помог наиболее проницательным из тогдашних наших противников понять нечто важное в характере народа, против которого они воюют. Однако и без Сталина, разумеется, не обошлось. Но это - наша головная боль и предмет споров, которым не видно конца. О чём споры? О цене Победы, о неизбежности такого числа наших жертв. Отголоски этих споров явственно звучат в сборнике.