Литературная Газета 6376 ( № 24 2012)
Шрифт:
Кому мешал вопросительный знак?
Кому мешал вопросительный знак?
РЕПЛИКА
Олег Тарутин. Что я видел в Эрмитаже .
– СПб.: ОАО "Издательство детской литературы "Детгиз", 2011.
– 88 с.
– 1000 экз.
Жил в Ленинграде поэт уникального таланта, голос его, интонацию невозможно с кем бы то ни было спутать. Со мною наверняка согласятся все, кто читал Олега Тарутина. Он автор многих книг стихов и прозы. Писал и интереснейшие книжки для детей. Последняя прижизненная
Прошло двадцать два года. Радостно было узнать, что Детгиз переиздал эту книгу вполне приличным для сегодняшних дней тиражом - 1000 экземпляров. И вот она у меня в руках. Большой формат, твёрдый переплёт. Раскрываю. Первое впечатление - восторг от многокрасочных иллюстраций художника Александра Аземши. С удовольствием перелистываю страницы, вспоминаю Олега Тарутина, думаю, как бы он порадовался при виде своей книги. Снова оглаживаю обложку. Но что это? Из названия книги пропал вопросительный знак. То же самое и на титульном листе. Ну что ж, будем считать это досадным недоразумением, недосмотром редактора, такое редко, но бывает. Однако первое же вступительное стихотворение сразило наповал: из двадцати пяти строк твёрдой редакторской рукою исключены восемь, а ещё три строки искажены!
Впереди ждали ещё более поразительные открытия. Перетасованы, словно игральные карты, стихотворения; девяти (!) из них вовсе не повезло: их в книге не оказалось; без вести пропали и девять строф в разных стихотворениях; искажены многие строки, нарушен размер[?]
Непостижимо, но недрогнувшая рука разрушителя принадлежит опытнейшему редактору. Неужели в издательстве не знают, что существует и в наше тёмное время авторское право, живы-здоровы вдова Олега Тарутина, его дочь, внучка. Они справедливо возмущены редакторским произволом.
Не поставило издательство в известность о поистине топорной хирургической операции и известного поэта Льва Гаврилова, когда просило его написать послесловие. Он тепло и занимательно написал о своём друге, пребывая в полной уверенности, что книга "Что я видел в Эрмитаже?" - классическое переиздание.
Очень досадно, что безупречная марка Детгиза оказалась заметно подпорчена. Думается, выход может быть один: переиздать замечательную книгу Олега Тарутина, скрупулёзно воспроизвести издание 1989 года, непременно предварительно посоветовавшись с наследниками поэта.
Борис ДРУЯН
Игры сочинителей
Игры сочинителей
ЛИТПРОЕКТ
Литературная экспертиза - термин не из нашего литературного бытия. Но скоро именно эти слова будут чаще всего вспоминать, когда речь зайдёт о количественной оценке качества литературных произведений. Во всяком случае, такую задачу ставят перед собой инициаторы международных литературных игр "Поэтический Олимп". Впервые в конкурсной практике состязаться предстоит не только поэтам, но и литературным объединениям, творческим союзам и даже литературным интернет-сообществам. Кроме того, за три золотые медали Российской академии литературной экспертизы им. В.Г. Белинского будут бороться и литературные эксперты, на суд которых попадут представленные авторами стихотворения. Экспертом в данном проекте может стать не только любой желающий, но и сами авторы. Практика покажет, насколько удачным будет этот смелый эксперимент. Залогом успешности его может служить система оценок, основанная на классическом принципе единства формы, содержания и языка, впервые применяемая в конкурсной практике, массовый подход к анализу поэтического произведения и состязательно-игровая оболочка проекта.
О том, что объективная оценка творчества необходима прежде всего самим поэтам, говорить излишне, ибо "только она даёт возможность увидеть своё творчество со стороны, побуждает к дальнейшему росту мастерства и способствует развитию современной поэзии" - так пишут авторы литературных игр на сайте "Литературная экспертиза" http://litexpertise.ru .
Организаторы
Соб. инф.
Борис, ты не прав!
Борис, ты не прав!
ЛИТПРОЗЕКТОР
Татьяна ШАБАЕВА
Борис Акунин озаботился вывести формулу ценнейшего человеческого качества и назвал выведенное "аристономией". Формула и текст, написанный в обоснование, так писателю понравились, что он подписал их вдвойне: Акунин-Чхартишвили. Время для экспериментального выведения аристонома тоже выбрано внушительное: Россия, 1917-1920 гг. Вот так всё серьёзно.
Композиция романа любопытна: каждую беллетристическую главу предваряет выдержка из философского трактата - по многим признакам можно предположить, что автор его и есть Антон Клобуков, заглавный персонаж беллетристической части. Из содержания также следует, что он жил в России и в пору Великой Отечественной войны. Потому мы вправе ожидать, что сей философ - не alter ego Чхартишвили, на долю которого никаких тяжких исторических испытаний не выпадало. Ожидания наши не оправдаются. Когда автор трактата забракует русское слово "достоинство", потому что в нём ему слышится нечто "надутое, спесивое" и одновременно эротическое, затем бросится с энтузиазмом копаться в иностранных корнях (тоже, впрочем, ничего не найдёт), а под конец решит взять корень из "аристократии", в чём не усмотрит спесивого, - уже тогда мы поймём, что снова встретили Акунина-филолога, который за деревьями не видит леса. Когда автор трактата будет всюду поминать Гитлера и Сталина исключительно через запятую, попутно рассуждая о том, насколько дальше продвинулись к аристономии страны цивилизованного Запада по сравнению с его дикой страной, мы увидим Акунина-историка, которому совершенно безразлично, что без его "дикой страны" цивилизованный Запад усовершенствовался бы до Великого рейха в границах от Атлантики до Урала. Можно с трудом представить себе, что подобное написал бы русский, действительно переживший в СССР Великую Отечественную, и невозможно представить, что он бы написал это так поверхностно и безапелляционно.
[?]А гости между тем съезжались на квартиру к бывшему приват-доценту права Марку Клобукову в двадцатую годовщину после памятных студенческих беспорядков, когда приват-доцент потерял место, а студенты были отправлены в солдаты. Начинаются разговоры сих интеллигентных людей о русском народе и судьбах России, и этим разговорам внимает юный Антон Клобуков, которому, как приготовляет нас зачин, предстоит прожить незаурядно.
Все собравшиеся - люди различных мыслительных поветрий - говорят вещи как будто разные, но сходные в одном: русский народ ("народ моей бедной страны") - дитя неразвитое, не способное самостоятельно решать свою судьбу. Этим он отличается от народов просвещённого Запада: дикостью, грубостью, отсталостью на пути к демократии, а также неопрятностью и жестокостью.
Здесь следует вспомнить то, что Акунин предпочитает не знать: с не менее жёлчным натурализмом Мопассан писал о французском крестьянстве того времени, а Джек Лондон - об американских рабочих. Европейское и американское простонародье рубежа XIX-XX вв. во многих художественных источниках тоже выглядит грубым, невежественным, низменным в помыслах и жестоким в быту. Другое дело, что невежество не является основанием для того, чтобы художник отказывал этим людям в праве самим решать, что для них лучше, даже если они это делают примитивно. Ведь, собственно, это и есть демократия. Она зиждется на уважении к мнению большинства, даже если оно тебе не нравится.