Литературная Газета 6379 ( № 27 2012)
Шрифт:
В числе русских искусных интерпретаторов Саят-Новы выступили такие маститые и выдающиеся поэты и переводчики, как С. Шервинский, М. Лозинский, А. Тарковский, К. Липскеров, В. Звягинцева и др.
Разумеется, не все вышеперечисленные переводы (даже мэтров поэзии) можно отнести к совершенным и адекватным, полностью соответствующим высотам оригинала. Пожалуй, таковых и в помине нет - ведь общеизвестен афоризм "Перевод - изнанка ковра: узоры блекнут!". Да и некоторые из маститых поэтов просто отказывались браться за нелёгкий и порою неблагодарный труд. Поистине гений великого ашуга и соблазнял, привлекал переводчиков, и настораживал, отпугивал их - справятся ли с этой ношей, с этой колоссальной
[?]Н. Тихонов, так и не осмелившийся опубликовать свои уже сделанные переводы из Саят-Новы, но прекрасно понимавший и ценивший его поэзию, дал позднее замечательную характеристику ашуга в своей юбилейной статье "Гремучий ключ" (1963): "Ашугом ашугов был Саят-Нова. Он был велик необычайным лирическим своим талантом. Непревзойдённый мастер стиха, блещущего всеми красотами образности, стиха музыкального, удивительного, виртуозности небывалой[?] Он имел удивительные способности. Его поиски новых средств изобразительного и насыщенного звукописью до предела стиха до сих пор вызывают восторженное удивление знатоков. Голос, дошедший до нас, звенит, и гремучим ключом кипят драгоценные поэтические строки Саят-Новы!"
Саят-Нова вечен и непобедим в веках, потому что общечеловечна и понятна его бунтующая гражданская и страстная романтическая лирика, высокая поэзия Всепобеждающей Любви и Вечной Истины[?]
Роберт БАГДАСАРЯН, доктор филологических наук, ЕРЕВАН
Чапаев и простота
Чапаев и простота
ДИСКУССИЯ: "ПОСТМОДЕРНИЗМ: 20 ЛЕТ СПУСТЯ"
Валерий РОКОТОВ
"Апокалипсис" Мела Гибсона начинается фразой: "Великую цивилизацию невозможно разрушить извне, пока она не разрушит себя изнутри". Это и про нас - однозначно.
Валить всё на "проклятых буржуинов" не будем. Они бы ещё лет сто вели свою подрывную работу, если бы не наша переродившаяся элита - этот союз околовластных семей. Именно она стала бить по советскому обществу информационным оружием, которое выковал и любезно предоставил в её распоряжение Запад. И это не версия. Творцы "перемен" сами признались в том, что ломали хребет советской цивилизации, сумевшей собрать народы в поле надконфессиональной идеи.
Невиданное в истории информационное изнасилование породило руины: политические, экономические, социальные. Девяностые навсегда останутся в нашей памяти картиной колоссального народного бедствия и торжества поднявшейся со дна нечисти. Но ещё страшнее оказались руины психологические. Удары по культуре, закону и нормам жизни привели к тому, что люди отчаялись, опустили руки и замкнулись в себе.
Именно это от них и требовалось. Человек-атом способен лишь на одно - пассивно наблюдать за гибелью своей цивилизации. Он не защитит ни себя, ни своих детей, ни свою страну, ни свои символы веры. Даже если он заряжен энергией сопротивления, то направит её на разрушение - начнёт охаживать кривой и ненавистный политический строй протестной дубиной и лишь ускорит гибель цивилизации.
Чтобы энергия была направлена на созидание, он должен разобраться в том, что случилось вчера и происходит сегодня. Он должен понять, почему советскую цивилизацию уничтожили не бомбы, а болтовня? И куда сейчас летят "томагавки"?
Метафора -
Василий Иванович - натура искренняя, бесстрашная и[?] простая. Он - красный командир, крепко знавший одно - что воюет за народное дело. Вся эта сложность (политика, философия, метафизика) была ему не мила. Для этого существовали Ленин и его огромный сокрушительный мозг. Сам Чапаев Лениным становиться не собирался. Он считал, что его место в поле, где можно саблей дотянуться до врагов революции.
Чапаев не задумывался о том, что будет со страной после Ленина. Он верил, что всё в надёжных руках. Оно и было в надёжных, только с одной оговоркой. После Ленина пришёл человек сильный, масштабный, но сложности не приемлющий. Сталин двинул страну вперёд не по-ленински (с накалённой партийной дискуссией), а по-чапаевски (когда приказы не обсуждают). У него, конечно же, есть оправдание. Перед страной стояли задачи невиданные. Казалось, их невозможно решить, кроме как по-чапаевски. Впереди - война, и нужно за считаные годы создать индустрию и армию. Иначе просто не выжить.
В этом чапаевском броске к цели, когда только вперёд, без вопросов и разговоров, а болтунов и несогласных на Соловки или вообще под расстрел, было потрясающе много создано. Появились не только индустрия и армия. Появились наука и культура. Возникла абсолютно новая жизнь. Но в этой жизни не было одного - сложности. Коммунистическая философия окаменела, став навязчивой догмой. И в дальнейшем, после того как отгремели салюты, это сыграло со страной злую шутку. После Великой Победы уже можно было реформировать идеологию, развивать красную метафизику, абсолютно ничего не боясь. Социализму мало что угрожало. Но в этом направлении не было сделано ни единого шага.
Не сделали его и впоследствии. Даже наоборот: под шумок антисталинской истерии в идеологическую систему были встроены мещанские ценности. Коммунизм подвергся вульгаризации. Было объявлено, что цель партии - это "удовлетворение всё возрастающих потребностей советских людей". Получалось, что революцию свершили за кусок мяса, который с каждым годом должен становиться жирнее.
Сознание общества не развивалось никак. Оно было заперто в узких рамках окостеневшей идеологии, не находя ответов даже на вопросы элементарные. В знаменитом "Коммунисте", вышедшем в 1957 году, герой врывается среди ночи к парторгу и говорит о своей беде. Он влюбился в замужнюю женщину! "Как это - вяжется с коммунизмом или нет?!" "В марксистской теории на это ответа, брат, нет", - слышит он и восклицает в отчаянии: "Что это за теория, если в ней про это ничего не сказано!" Парторг совершенно ошеломлён. В его погасших глазах написано: "Ну, что тебе сказать, друг! "Капитал" - это тебе не Тора".
От партии ждали не только ответов, относящихся к области чувств. От неё ждали ответов на вопросы глубокие. А она молчала или повторяла мёртвые лозунги.
С годами усложнялась техника, а сознание топталось на месте. Советский человек трансцендентально не рос. Ему давали лучшее в мире образование, но держали в суровых идеологических рамках. Он строил космическую станцию, смотрел в мощные телескопы, мечтал разыскать и обнять инопланетянина, а прорываться к философским вершинам не мог. За его речью и направлением мысли следили компетентные органы. Именно поэтому по большому счёту СССР и погиб. Советский человек, влюблённый в науку и технику, прекрасно физически сложенный, чистый сердцем и защищённый ядерным щитом от врагов, оказался безоружен в новой, странной войне. Его сознание взорвали информационные "томагавки", запущенные как из-за рубежа, так и со страниц советской печати.