Литературная Газета 6389 ( № 42 2012)
Шрифт:
С 26/VII - понедельник, в ночь изъяты из обращения купюры Госбанка СССР 1961-1992 гг. Заморожены вклады в Сбербанке на 6 месяцев.
21/IX - указ № 1400 о прекращении деятельности Советов. Двоевластие: Ельцин и Руцкой.
3/X - стрельба из танков ельциновцев по зданию Верховного Совета. Отключено телевидение в Останкине.
4/X - арестована верхушка Верховного Совета и посажена в русскую Бастилию (Лефортово). С 23-х в Москве введён комендантский час.
5/X -
6/X - снят пост № 1 у Мавзолея В.И. Ленина.
7/X - похороны жертв прошедших событий. День траура.
Очередной референдум: быть новой Думе или нет. Дума есть. Мыслей нет. Радость непонятно кем выбранных избранников.
29/X - сегодня я пошёл за хлебом. Он стоит 220-240 рублей! Как же это! У магазина на углу Арбата увидел: 1$ - 1181 рубль! Кошмар! В СССР он стоил 66 к.! Теперь я буду миллионер! Инфляция 50-60%... Кругом крах и катастрофа разрухи[?] Купил почти на последнюю наличность десяток яиц, коробку молока, три яблока и буханку. И все мои тысячи улетели[?]
Исписанная неверной рукой титульная страница кончилась. Записывать было негде.
Закрыв томик В. Гюго, ставший его дневником. Пётр Иванович взял в руки настольную фотографию Любушки, поцеловал её и ещё долго смотрел на свою единственную. Голод, однако, заставил его пойти на кухню.
Он решил приготовить яичницу. Вспыхнувший огонь горелки газовой плиты искрился в его глазах. Он заулыбался подрагивающими сухими губами. Улыбался недобро, и глаза уж заискрились от его внутреннего огня, обозлённого и затравленного старика. Серебрящаяся щетина небритых щёк придавала его лицу мистический оттенок. Сгущавшиеся за окном сумерки усиливали впечатление предстоящего аутодафе, где главный судья и исполнитель высшей меры был несчастный Пётр Иванович. Вот[?] Вот сейчас произойдёт на этой сковороде великий суд!
Шипящая змеёй сковорода брызгала раскалённым маслом. Дивно, дивно!
Всплеск треска и брызг от разбитого над ней яйца вызвали в нём прилив злодейского, мстительного чувства.
– Ну что, олигархушка! Ну что, разбойничек? Как задок-то твой шкварчит!
– причмокивая, тыкал ножиком в желток Пётр Иванович.
– Как потёк! Радостно тебе сейчас, а, мерзавец? Что?.. А[?] Растёкся жёлтеньким, поди, маму вспомнил? Так, бес - твоя мама! Вот он тебя и вернул в твоё местечко родовое[?]
Есть Петру Ивановичу уже не хотелось, он жаждал продолжения суда, он был сыт в роли наказующего обидчиков своих. Следующее яйцо, отправленное на раскалённую сковороду, вызвало в нём очередной поток беспощадного вердикта.
– [?]И ты, подстилочка, своё по заслугам получи. Шипишь. Что, горячо тебе, а? Уж ты с юного возраста по комсомолу да партии пошла кроватки мять, свои местечки подкладывая одноклубцам-то. Кто у власти - тот и желанен! Как не порадеть за дело великого Ленина, за истинное учение, пока мы в окопиках да палаточках дырявеньких
А ты, сволочёнок! Чьё золото в яхте возишь? Всё пристать боишься? Не бойся теперь, - говорил, задыхаясь от чада, Пётр Иванович, - теперь уж тонет твой кораблик, - дым от подгорающей яичницы заполнил маленькую кухню, - что ж твой папашка-сапожник не научил тебя ремеслу своему, тюкать молоточком, каблуки подбивая, ты ведь молоточком-то куёшь себе валюту[?] грабитель ты и наказан мной теперь[?]
Было Петру Ивановичу 68 лет. Угорел. Умер. Схоронили возле Любушки на Пятницком.
Владимир КОНКИН
Анахита Ардвисура
Анахита Ардвисура
Дервиш бойся Фанских гор[?] Здесь люди влюбляются насмерть[?]
Иль в красоту невиданных бальзамических гор
Иль в дев древнесогдийских небоглазых златовласых пришедших из древних пыльных времён и дальних эпох
И обе дороги в бездонные пропасти обрываются[?]
Но!..
Я пришёл приехал в яшмовые рубиновые смарагдовые опаловые аметистовые апельсиновые Фанские мраморные алмазные горы[?] чтобы умереть[?]
И стою у изумрудной лазоревой коралловой малахитовой плывущей сиреневой чайханы гиацинтовой "Древняя Согдиана"[?]
И тут я увидел её и сразу зашептал что ли закричал что ли завыл что ли хозяину чайханщику[?]
[?]Старик, отдай её мне[?] отпусти её[?]
Она как увидела меня - так узнала меня, как собака преданно ползуче глазасто виляя виясь узнаёт пастуха своего[?]
Она как увидела меня, побежала из сада где урюки созрели и птицы клюют берут их, и черви, и муравьи и падают плоды о землю золотом пахучим текучим устилая обогощая пианую липкую терпкую траву[?]
Золотой палый урожай несметен и ты старик не можешь собрать его и отдаёшь земле и муравьям и птицам и червям плоды сладчайшие палые текучие[?]
И я перезрелый палый плод и ложусь падаю на землю и ем золото медовое падучее и жду муравьёв последних и птиц опьянённых и червей загробных[?]
Давно уже грифы-трупоеды зороастрийские загробные бродят в небесах надо мной чуя смакуя перезрелое тело моё[?]
Но вот увидел её и она увидела меня и я узнал её и она узнала меня
Старик, отдай мне её как урючину палую зрелую текучую хмельную опьянённую медовую[?]