Литературная Газета 6404 ( № 7 2013)
Шрифт:
Листая многослойный текст, действие которого развивается примерно с 1884 по 1984 год, испытываешь чувство некоторого недоумения, навроде того, когда в начале нулевых, поддавшись хвалебным отзывам, берёшь остромодный иронический детектив Дарьи Донцовой, читаешь и всё вот ждёшь: когда же в конце концов будет по-настоящему иронично?
Есть в звучании "Крысолова" что-то чрезвычайно знакомое, где-то ранее слышанное. Оцените: "Она не смотрит из фонаря вниз - ей не хочется видеть, как пыхтит и прыгает через куртины, наддавая назад руками, жирный Булен, ей не хочется видеть - не дай бог, не дай - как зелёный в прыщах, изловчившись, прёт сквозь крапиву (не жжёт?), не хочется - как Илья - тоже, скажите на милость, соревнователь - прискоком к умильной радости взрослых, желтеющих на подставленных солнцу плетёных креслах, итак, прискоком, поднимая песчаные дождинки, летит к крыльцу (пусть упадёт на второй - которая шатается - ступени), но ей хочется, хочется видеть, как великан Плукс в два шага бьёт побегунчиков".
Нет же, позвольте, произведения Набокова "Подвиг" и "Дар" мы проходили ещё на втором курсе
Хотя что мы всё о языке - ведь не только бедность или богатство стиля делают произведение хорошим (плохим). В твоей душе найдут отклик и неуклюжая мощь Державина, и грубоватый говор казаков Шолохова, и глагольные рифмы Блока. Значит, помимо филигранности формы, для настоящей литературы нужно и что-то ещё?
Нам предлагается история жизни образцового русского интеллигента Фёдора фон Буленбейцера, а также нескольких друзей его юности на фоне исторических катастроф XX века. Утраченный рай дачного детства на Каменном острове; ужасы первых революционных лет; напряжённая духовная жизнь среди нищедушной эмиграции; любовный треугольник с вершинами в Париже-Праге-Ленинграде; литературные опыты героев: стихи (приведены в тексте), очерки с критикой Чарльза Дарвина (приведены в тексте); экспедиция одного из персонажей на Памир в июне 1917-го... Но договорились же: ни слова о Владимире Н.!
"Академик Павлов, скромно расковыривавший дырочку в подбородке у собак"; "Урицкий с дыриной в боку"; "интуиция засвистела, как верный сигнал будильника"; "любили до выпученных глаз", - интересно, как бы оценил всё это сам русско-американский писатель, обогативший английский язык словом "poshlost"?
Шероховатости стиля - отнюдь не основная претензия к роману, для которого, пожалуй, более подошло бы название не "Крысолов", а "Крысобой" (буквальный перевод фамилии героя). Итак, маленький Федя Буленбейцер ненавидит крыс. Убивает их всеми доступными способами (подробное, смакующее описание). Став мужчиной, живёт в эмигрантском Париже. Дворянин строгих правил: запрещает жене "появляться на канн[?]ском пляже с нагим животом". По жизни занимается тренировкой боевиков для дальнейшей переброски в Россию с целью подрывной деятельности. Орудия убийства коммунистической нечисти - бомбы, ампулы с ядом и даже заражённые венерическими болезнями проститутки. (То, что от такого букета могут пострадать не только крысы-комиссары, но и невинные люди, почему-то никого не волнует.) Сама ненависть к коммунизму - законченная, убеждённая, зоологическая. Полное ощущение, будто роман создан чуть ли не одновременно с "Окаянными днями", а впервые напечатан лет 25 назад, во времена тотального перестроечного "срыва покровов". Весьма сложно понять, как вообще в 2012 году писатель в здравом уме и на полном серьёзе может посвятить несколько пропитанных злобой страниц тому пусть и бесспорному факту, что вес мозга Ленина меньше среднепопуляционного показателя.
И всё бы ничего: в конце концов Давыдов и Буленбейцер имеют полное право не только ненавидеть Советскую Россию, но и постоянно, с наслаждением переименовывать её по тексту в "Крысию" (а также Москву - в "Крыскву", Ленинград - в "Крысоград", а никак не питающего симпатий к большевизму Ивана Бунина - в "видите ли, русского писателя Вано Бунивяна"). Имеют право и отпускать опусы вроде этакого: "Из одной норы выскочил укушенный больной блохой пасюк Ульянов. Теперь его крысятки выставили трупик на всеобщее поклонение, а кличку налепили на русские города так, как грызуны обгаживают комнаты чёрными рисинками испражнений". Ну не любит товарищ советскую власть, так Господь бы с ним; наша литература благополучно забывала и не такие "шедевры".
Но вообразим невозможное: роман Давыдова найдёт и прочитает до конца современный молодой человек. Какой вывод сделает паренёк, знакомый с историей XX века в лучшем случае по американской компьютерной игре "Call of duty" и не умеющий отличать правду факта от правды вымысла? Что антисоветская оппозиция в своём омерзении превосходила большевиков? Что Россия - это "Крысия"? А если моральные уроды вроде Буленбейцера не только существовали, но и действительно, как описывает автор, готовили и посылали из-за границы десятки террористов для диверсий в СССР - значит, сталинские чистки оправданы?
Каков же итог? Автор великолепно знает исторические реалии, однако не помнит о демократах-перестроечниках, которые, подобно ему, прекраснодушно боролись с коммунистической диктатурой, а чуть не убили - Россию. Блестяще владеет литературной формой, но не создал ни одного абзаца, чтобы можно было сказать: вот индивидуальный стиль Георгия Давыдова, а не кого-то ещё.
Я мог бы сравнить автора с молодым художником, который, набивая руку, талантливо копирует "Джоконду", и перед его будущими творениями два равно вероятных пути: либо сбывать картины в подземном переходе на Крымском Валу, либо, сотней метров севернее, составить компанию лучшим образцам современной живописи в Новой Третьяковке.
Но дальнейшая судьба романа "Крысолов" очевидна: высокобюджетная экранизация за бюджетные деньги, показ в прайм-тайме центрального телевидения, снисходительное одобрение высоколобых интеллектуалов
Эдвард ЧЕСНОКОВ
Георгий Давыдов. Крысолов: Роман. Журнал "Знамя", № 1-2 (2012).
Паутина
Паутина
А музыка звучит
О роли и судьбах "негров" в современном российском искусстве - музыкальном, и не только.
Размышления эти начались прямо на одном из концертов, проходившем в конце ноября прошлого года в Большом зале Московской консерватории. Основное действо называлось "Семь песен о Боге" и представляло собой ораторию для солистов, хора и оркестра. Состав участников впечатлял - Российский национальный оркестр Плетнёва, тройной состав хора, куда вошли Патриарший хор храма Христа Спасителя, Московский Синодальный хор и монашеский хор "Филафонитэ", специально прибывший с Афона, Наира Асатрян и Станислав Мостовой в качестве солистов. И вся эта исполнительская рать призвана была, дабы украсить песни Бориса Гребенщикова, которые переложил для вышеупомянутого состава московский композитор Андрей Микита. Причём переложил, скажем прямо, вполне талантливо и профессионально: по крайней мере увертюра и все интерлюдии между песнями звучали убедительно и абсолютно симфонично - пожалуй, это были лучшие места в оратории. Что же касается самих песен, то об этом разговор особый. Во-первых - тексты. Не стихи, а именно тексты, во многих из которых просто выпирает этакое подростковое самодовольство от сознания собственной эрудиции, которой автор приглашает полюбоваться: а вот - смотрите, а я знаю, кто такой Престер Джон, а вот я упомянул Озиманда. А в заключение - удивительный по своей глубине вывод: Бог есть Свет, и в нём нет никакой тьмы. Музыка - под стать текстам, примитивные даже не мотивы - попевки, тысячекратно слышанные ещё со времён "Битлз". И если первые двадцать минут мощь и глубина симфонического звучания вкупе с хором как-то скрашивали эти качества творений БГ, то постепенно красота отходила на второй план, оставляя на сцене откровенную попсовость и пошлятину, которая чувствовалась особенно остро на фоне, казалось бы, серьёзных затрагиваемых тем - взаимоотношений человека и Бога. И не спасали ни дополнительные контрапункты, ни вокальные старания солистов, ни сдержанность афонских монахов - со сцены продолжала звучать пошлая попса. Вот тогда и подумалось: а ради чего? Нет, никто не против Гребенщикова и ему подобных, но не здесь. Для этого есть специальные места - клубы, арт-кафе, рок-подвалы, где всё звучит вполне органично. Но ради чего собраны такие гигантские исполнительские силы, арендован один из престижнейших залов мира, привлечено множество журналистов? Ведь результат получился, мягко говоря, не очень убедительным - добрая половина слушателей расходилась в недоумении: что это было (судя по случайно услышанным репликам и обмену мнениями с рядом знакомых и коллег)? Не лучше ли было представить в том же составе музыку того же Андрея Микиты - композитора, судя по оркестровке, талантливого и профессионального? А тогда бы на концерт не пошла публика, ответил Микита.
И здесь мы упираемся в проблему, которая давно уже набила оскомину, - как бы ни был талантлив и обучен человек, в сегодняшней России без привлечения медийных, узнаваемых лиц невозможно достучаться до массового зрителя. И не важно, что высокое искусство всегда было уделом немногих, - всё равно человек творческий хочет признания как можно более широкой аудитории, лишь единицы способны нести свой крест в одиночку или с небольшой группой единомышленников. Это в XIX веке спонсоры были аристократами не только духа - поэтому и остались в веках их имена рядом с именами Чайковского, Вагнера или Бетховена. А сейчас? Отрыжка 90-х, когда достаточно большие деньги попадали в руки людей, не слишком обременённых культурой и воспитанием, сделала своё дело - вкусы этого рода публики стали навязываться всей стране. Поэтому нечего удивляться тому, что мы имеем сейчас. Трудно себе представить, что баронесса фон Мекк согласилась бы спонсировать, допустим, Стаса Михайлова, а граф Разумовский (которому Бетховен посвятил ряд своих крупных сочинений) - Бориса Моисеева или Жанну Фриске. Более того, меценаты прошлого ничего не требовали за свои деньги - только творите, господа. А нынешние за свою копейку три шкуры спустят. Главный критерий для них - не талант, который они не в состоянии оценить, а известность, "раскрученность" - видеть рядом с собой популярную личность, которая ублажает меня, любимого?
– абсолютная психология быдла! Вот и приходится продюсерам приглашать в театральную антрепризу фигуристов из "Ледникового периода" для игры на сцене, превращая постановку в китч, мучительный и для актёров, которым приходится закрывать собой некомпетентность спортсменов, и для зрителей. Зато под такое имя сразу дадут деньги. То же самое - в большинстве телепроектов, сериалов и даже радиопрограмм. И ладно бы медийная "обезьяна" (ничего оскорбительного - просто такой термин, идущий от Средневековья, когда на диковинное животное собиралась поглазеть вся округа) действительно была спецом экстра-класса, уровня, допустим, Марии Каллас или Майкла Джексона - таких и обслужить-то за честь. Но применительно к российским звёздам ни у кого из "негров" нет никакого пиетета - все всё понимают. Иногда происходят чудеса и удача улыбается бойцам второго эшелона - их узнают и хотят уже самих по себе, без "обезьянего довеска" (как это, кстати, случилось с композитором Микитой - после премьеры в Москве ему уже как самостоятельному композитору заказали кантату), но это, скорее, исключение, подтверждающее правило. А вот как выстроить систему выявления и поддержки настоящих, талантливых профессионалов - тема отдельного, надеюсь, будущего разговора.