Литературная Газета 6411 ( № 15 2013)

Литературная Газета Литературка Газета

Александр проводит целый ряд государственных реформ: были упразднены «коллегии» Петра Великого, учреждены министерства, введены гласность и отчётность и многое другое. Всё это вводило Россию в число государств с европейским строем управления.

Среди преемников Александра не было никого идентично с ним политически мыслящих: Николай I только ещё более ужесточил внутреннюю политику России, что было вызвано восстанием декабристов, восстаниями в других странах Европы. Александр II Освободитель отменил крепостное право, провёл некоторые судебные реформы, но продолжил череду «монарших смертей» (Пётр III, Павел II). При Александре III Миротворце имела место некая

доля контрреформ. Николай II и его семья вовсе погибли в застенках тюрьмы насильственной смертью.

Вероятно, это говорит о том, что было утрачено правильное понимание хода истории и династия прекратила своё существование.

Екатерина КОРАБЕЛЬНИКОВА

Оформление: Дж. Доу. «Александр I»

Депрессивный идеал

Кирилл Резников. Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири.
– М.: Вече, 2012.– 448 с.: ил.– 2000экз.

Всё-таки прав был историк-марк­сист М.Н. Покровский, когда утверждал, что "история есть политика, опрокинутая в прошлое". Мы исследуем старину и её героев лишь для того, чтобы выразить своё отношение к событиям и героям сегодняшнего дня. Именно этой теме – взаимосвязи политических настроений и исторических воззрений– посвящена рассматриваемая нами книга.

Российская история стала политизированной далеко не вчера, говорит нам автор. К примеру, споры о роли Ивана Грозного в судьбе России начались ещё во времена Петра I. Сам Пётр называл Грозного «образцом благоразумия и храбрости», однако далеко не все в петровском окружении считали, что Грозному следует подражать. Они высказывали мнение о Грозном, а на самом деле о своём государе.

Таким образом, Грозный становится не просто правителем, а символом определённого политического курса. Этот символ идёт сквозь века, реальный человек замещается мифом, а чем дальше в сторону мифа, тем больше споров среди историков и общественных деятелей.

Основой для возникновения мифа может быть не только человек, но и значимое историческое событие – Куликовская битва, которая является символом единства русского народа. Она тоже обросла легендами, неотъемлемой частью которых стало получение благословения от Сергия Радонежского и поединок Пересвета с Челубеем.

Эти легенды стали общественно значимыми, поэтому историки, которые из любви к абстрактной истине пытаются оспорить легенду, способствуют расколу общества. Пытаться «исправить» миф о Куликовской битве – это всё равно, что уродовать монументы. Даже удивительно, что ряд историков зашли ещё дальше и просто «взрывают» этот памятник, утверждая, что Куликовской битвы вообще не было.

Рассуждая о мифах, автор рассматриваемой нами книги постоянно намекает, что историческая правда, конечно, важна, но миф, который способствует консолидации общества, неизмеримо ценнее этой правды.

Другое дело – мифы деструктивные. Это мифы о массовом истреблении кого бы то ни было, о жестоких казнях и репрессиях, когда число жертв постоянно «уточняется» и увеличивается. По мнению автора, эти мифы из российской истории обычно пестуются российскими либералами. Так было в XIX веке, так было в XX веке и продолжается до сих пор.

Либеральная российская общественность часто выдвигает тезис о том, что в отечественной истории есть страницы, которых нам следует стыдиться. Постоянно звучат

разговоры о покаянии, без которого невозможно дальнейшее поступательное развитие российской цивилизации. Кирилл Резников относится к этим идеям скептически.

Постоянное чувство стыда и вины – один из симптомов депрессии, а значит, повод обратиться к психотерапевту. Знают ли об этом те, кто давит на одни и те же болевые точки? Надо ли вгонять российское общество в депрессию? Надо ли вычёркивать из истории всё, что не соответствует либеральному идеалу?

Грустный праздник

Когда глянцевая звезда, пестрящая как новогодняя ёлка, заявляет о том, что уходит в подполье, значит, вот оно, началось. Ждите траурных афиш о "последних концертах" с ценой билета «от полутора тысяч», а потом - шоу, которое не умеет заканчиваться. Телевизор принёс горькую весть: «Б.Г.» мы более не увидим. Но, пролистав календарь, можно расслабиться. Певец готовится к юбилею, равняясь на Кобзона и Пугачёву. Опытные пиарщики тревожат страну и погружают его группу в тень, чтобы осенью все лучи были направлены в одну сторону.

Кажется, совсем недавно страна отметила юбилей. Нет, по проспектам не прошли демонстрации. И портрет легендарного человека не взлетел над Красной площадью, освещённый косым лучом. Но ощущение культа личности в воздухе всё же витало. Юбиляр что-то сказал по случаю, а затем спел тем вкрадчивым голосом, который с юных лет бередил твою душу. На этом праздник закончился. И ты вдруг поймал себя на горестной мысли. Ты признался себе, что с человеком, который когда-то был тебе дорог, сегодня не связывает почти ничего.

И дело здесь не в том, что давно прошла юность, утратилась острота чувств и всё такое. Ты вдруг отчётливо осознал, что он герой не твоего романа. Кем был в твоих глазах Борис Гребенщиков? Что в нём тебя подкупало? Его поэзия? Его музыка? И то, и другое было на уровне, но для поклонника Van Der Graaf Generator откровением никак не являлось. Тебя подкупала интеллигентность. Конечно же. Тебя подкупало это гордое движение против течения. И тебя вдохновляло ожидание Слова подлинной философии, соединяющей гражданское чувство с чувством метафизическим. Казалось: вот человек, наделённый даром и знанием. От него ты слово настоящее и услышишь. Это пока он вынужден изъясняться намёками. Придёт час, и парень прорвётся: его песни станут не просто услаждать слух и утверждать себя как свободную личность, а исполнятся умной протестной энергии. Ты ждал не шума и ярости, а точного аристократичного слова, атакующего мир сытости и сна души человеческой.

Гребенщиков восходил по этим ступеням не только твоего ожидания. Мы слышали и «Поезд в огне», и «Аделаиду». Но на каком-то шаге он остановился, похоже, просто испугавшись открывшегося пути. Ведь очевидно, что этот путь вёл не в ресторан и не на смотровую площадку, а на территорию подвига. На каком-то уровне восхождения шутки кончались. Становилось ясно: ещё несколько шагов, и ты – на холме, где солдаты новой империи вобьют гвозди в руки твои и закрепят окровавленный крест.

Что скажешь, поэт? Что выберешь? Поднимешься или, пока не поздно, предпочтёшь сойти вниз? У подножия как раз имеется заведение[?] Вопросы повисли в воздухе. Возникла напряжённая пауза, и вскоре выбор был сделан. Его по сей день отражают строки, полушутливо отвергающие царствие Божие.