Литературная Газета 6416 ( № 21 2013)
Шрифт:
Я не собирался писать о фильме "Страсти по Чапаю". Отталкивало даже само банально-замызганное и несуразное заглавие. Да и что можно ожидать после бесчисленных «страстей» о маршале Жукове, Чкалове, Есенине, Симонове, не говоря уж о Сталине. Но некоторые авторы за красными знамёнами, то и дело мелькающими портретами Ленина, появлением Фрунзе, правильными речами Чапаева о Германской войне и о Гражданской ничего скверного и не разглядели, и радуются: вот он, Чапаев, которого мы ждали!
Тем паче не хотел я писать, когда узнал, что сценарист фильма - Э. Володарский, соавтор «Штрафбата»,
Из такого бесцеремонного заявления совершенно ясно, что человек не понимает ни то время, что показано в фильме братьев Васильевых, ни то, когда фильм смотрел советский народ. Да и понимает ли, что такое актёрское искусство и искусство вообще? Просто загадочно, как взрослый человек, работающий в кино, может думает, что в ноябре 1934 года и стар и мал буквально ломились в кинотеатры полюбоваться на анекдот, на пародию героя Гражданской войны. А летом и осенью 41-го года я помню на улицах Москвы «Окна ТАСС». Одно из них было с текстом Маршака:
Бьёмся мы здорово,
Рубим отчаянно –
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.
А в прямом смысле дети Чапаева – это младший сын Аркадий, лётчик, погиб в 1939 году при испытании нового самолёта; старший сын Александр, капитан, дрался с немцами здорово и отчаянно и под Москвой, и подо Ржевом, и под Воронежем, и в знаменитом сражении под Прохоровкой. Дослужился до генерала. А 25-я Чапаевская дивизия вся легла костьми при обороне Севастополя...
В первый раз я смотрел «Чапаева» тогда же, в ноябре 34-го года, с отцом в кинотеатре «Третий Интернационал», что был на Бакунинской, второй раз с приятелями – в «Орионе» на Преображенке, третий раз – в «Колизее»... Тогда рассказывали о мальчишке, который смотрел фильм раз десять в надежде, что Василий Иванович не утонет, спасётся, и каждый раз, выходя, он плакал и твердил: «Неправда! Чапаев выплыл, он жив!» И снова шёл в кассу за билетом... Весь фильм, как «Горе от ума» Грибоедова, разошёлся на «крылатые слова», мы к месту и не к месту повторяли реплики его персонажей: «Тихо, граждане! Чапай думать будет». (Петька)... «На всё, что вы тут говорили, надо наплевать и забыть» (Чапаев)... «Александр Македонский великий полководец, но зачем же стулья ломать?» (Комиссар)... «Белые придут – грабять, красные... тоже беруть» (мужик, которого играл Борис Чирков)... «Врёшь, не возьмёшь!» (Чапаев)...
Роль Чапаева стала роковой в актёрской судьбе Бориса Бабочкина. Он после фильма прожил больше сорока лет, на сцене Малого театра сыграл много ролей, получил три Сталинских премии, стал Героем Социалистического Труда, но для зрителей, помнивших его Чапаева, он «не смотрелся»: для них во всех его ролях, в голосе, в жестах, в походке проступал тот великий образ, заслоняя другие, словно человек родился для той единственной роли. Вот уж поистине:
Когда
Оно на сцену шлёт раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
А чем будет его Чапай для Стрельникова? Ничем. Отряхнётся и пойдёт дальше. Вот сразу после окончания фильма пошёл на передачу «Вечерний Ургант» со всей её махровой прелестью. И отмачивал там, и выкаблучивал.
В одной газете я прочитал: «Наутро после завершения сериала С. Стрельников, блестяще сыгравший Чапаева, проснулся знаменитым». Товарищ путает: это было с Борисом Бабочкиным. А Чапай–Стрельников вполне уместится между Есениным–Безруковым и Жуковым–Балуевым. «Не то страшно, что умрёшь, – сказал Валентин Гафт, – а то, что после смерти тебя сыграет Безруков». А разве Чапаеву теперь не страшно?
Что же касается анекдотов о Чапаеве, то прав В. Кожемяко в «Правде»: «Никто меня не убедит, что это было «просто так», а не умышленная диверсия». Задолго до этого «просто так» от непомерной игривости Ильф и Петров пустили в шутейский оборот «детей лейтенанта Шмидта». Над чем потешались! Над памятью человека, который поднял восстание против деспотизма. Пастернак написал о нём поэму, которую ныне не переиздают. Там на суде он произносит речь, подобную речи приговорённого к смерти Александра Ульянова. Тот в последнем слове сказал: «Среди русского народа всегда найдётся десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за своё дело. Таких людей нельзя запугать». Это было в 1887 году. А у Пастернака лейтенант Шмидт, тоже приговорённый к смерти, сказал:
Я тридцать лет вынашивал
Любовь к родному краю,
И снисхожденья вашего
Не жду и не теряю.
И вот хохмочка: дети лейтенанта Шмидта... И кому нужно, тут же сообразили, что это сильнейший способ профанации истории, дегероизации бесстрашных борцов за народ, и с далеко продуманным расчётом они стали усердно плодить анекдоты о Чапаеве, потом – даже о Зое Космодемьянской, об Александре Матросове...
И все эти анекдотики были лишь одним, но в силу своей доходчивости и массовости, может быть, самым эффективным средством разложения общества. Видя, что руководство страны этому не препятствует, даже поощряет, прожорливая орда набросилась и на историю Великой Отечественной войны, на Сталина и Жукова – те же Радзинский и Сванидзе, Познер и Млечин, Правдюк и Пивоваров...
На Западе никогда и не посмели бы клеветать на Красную армию и нашу Победу, если бы не увидели, что этим с самых высоких трибун занимаются в самой России, а власть не только не пресекает это, а способствует, поощряет премиями, орденами, этими самыми трибунами... Ну не воспользоваться такой небывалой в мировой истории ситуацией было бы грех, и они пустились во все тяжкие вплоть до сокрушения памятников советским воинам, уподобления коммунизма фашизму, Сталина – Гитлеру, а освобождение от фашизма представили оккупацией. Скоро предъявят требование платить контрибуцию всем освобождённым странам, включая Германию.